И солнце взойдет (СИ) - О&#39

Не зная, что делать дальше, она остановилась чуть поодаль от большой темной группы, откуда доносились тихие разговоры и деликатный смех. За исключением нескольких известных еще по университету лиц, Рене не представляла, кто остальные. Но мужчины и женщины были явно отлично знакомы друг с другом и любезно общались с оказавшейся в центре пожилой леди, в которой без труда узналась сестра Чарльза Хэмилтона. Будучи совсем невысокой, миссис Энгтон даже издали производила впечатление непростой личности. Забранные в замысловатый пучок темные волосы, почти всегда поджатые губы, скупые движения рук, массивные, но изысканные украшения, от которых веяло атмосферой кожаных кресел, дорогого янтарного виски и разговоров о высокой политике. Однако при сплошной непохожести, между профессором и Лиллиан Энгтон было все же кое-что общее — взгляд. Открытый и удивительно цепкий.

Поняв, что так долго таращиться на незнакомую женщину очень невежливо, Рене поспешила отвернуться, но неожиданно встретилась с внимательным взглядом темных глаз и замерла. Миссис Энгтон смотрела прищурившись, чуть склонив голову и ни капли не стесняясь собственного любопытства. Ну а на ум Рене пришла неожиданная и оттого дурацкая мысль, что у профессора радужка была ярко-синяя. Так странно… Тем временем, осознав, что ее заметили, Энгтон вежливо кивнула, и ничего не оставалось, кроме как судорожно дернуть головой в ответ. Черт побери, все это как-то слишком неловко. Сумев наконец перевести взгляд на валявшийся под ногами осколок надгробия, Рене медленно выдохнула и прикрыла глаза. Нужно как можно быстрее успокоиться. Руки сами потянулись к едва заметно зудевшему шраму, но в последний момент Рене остановила себя. Если так пойдет и дальше, она попросту раздерет его до кровавых корост. А потому губы будто бы сами по себе быстро забормотали:

— Лоб, затылок, темя-два,

Клин, решётка, два виска,

Челюсть, скулы, нос, сошник…

Рене читала себе под нос стишок в попытке успокоиться и выдержать паузу, прежде чем вновь поднять голову. Когда, по её мнению, прошло достаточно времени, она осторожно глянула исподлобья, сощурилась и обвела взглядом равнодушную к ней толпу в поисках одного-единственного человека. В полутемной церкви оказалось слишком людно, чтобы разглядеть всех собравшихся гостей, но теперь у нее появился шанс. И хотя Рене понятия не имела, как выглядел Колин Энгтон, отчего-то не сомневалась, что узнает его. А потому, заприметив только что появившегося рядом с миссис Энгтон столь похожего на неё молодого человека — невысокого, улыбчивого, с темными кудрявыми прядями — Рене резко выпрямилась. Кажется, нашла. Это он! С нарастающим волнением Рене наблюдала, как мужчина то пожимал руки подошедшим коллегам Чарльза Хэмилтона, то что-то тихо говорил по-матерински улыбавшейся ему миссис Энгтон. И когда та ласково потрепала его по предплечью, последние сомнения развеялись. Рене решительно вцепилась в ручку тяжелого зонта и двинулась вперед.

— Нёбо, слёзы, подъязык,

Челюсть, раковины две,

И целый, мать твою, череп в голове… [7]

— бубнила она, а сама пробиралась меж дожидавшихся погребения людей и старалась не поскользнуться на мокрой траве. Пошатнувшись на очередном липком камне, Рене шумно зашипела: — Ну же, хватит строить из себя трепетную ромашку. Это просто надо сделать. Ничего сложного: подошла, поздоровалась и представилась. А дальше как-нибудь само… наверное…

Однако, когда со стороны входа на кладбище показалась фигура священника, а Энгтон с сыном направились к гробу, Рене страдальчески вздохнула и ускорила шаг. Вряд ли у них с Колином Энгтоном останется время поговорить до церемонии, но попытаться стоило. Как минимум, назвать себя и намекнуть, что было бы неплохо пообщаться после похорон за чашечкой чая. Да, такой исход казался весьма идеальным. А потому, упрямо наклонив голову, Рене постаралась как можно быстрее добраться до замершего к ней спиной мужчины. Но когда его курчавая голова была уже в паре метров до вежливого покашливания, стоявшая рядом и опиравшаяся на крепкий локоть сына миссис Энгтон повернулась. Очевидно, она услышала вопиющий для этого степенного места слишком уж торопливый шум шагов, потому что удивленно вскинула брови, а затем нахмурилась. Ну а Рене набрала в легкие побольше воздуха и зачастила по-английски:

— Кхм… я… Прошу простить меня за беспокойство, миссис Энгтон. Понимаю, моя просьба, возможно, прозвучит прямо сейчас неуместно. Но это действительно важно. Меня зовут Рене Роше, и мне очень нужно поговорить с вашим сыном.

Кислород закончился, и она уже собралась было вдохнуть новую порцию, но в этот момент тот самый кучерявый мужчина медленно повернулся. Он на мгновение растерянно мазнул взглядом по ее ничем не примечательной фигурке, а затем вдруг цепко впился в лицо Рене такими же карими, как у матери глазами. И было в их глубине нечто такое, отчего она резко запнулась, едва не закашлялась, а потом и вовсе дернулась, стоило ему растянуть четко очерченный рот в снисходительной усмешке. Шрам словно обожгло изнутри, а рука сама собой взметнулась к красной полосе в попытке унять жжение. Тем временем мужчина аккуратно отпустил руку миссис Энгтон, чтобы небрежным жестом поправить растрепанные налетевшим ветром темные пряди. На запястье блеснули часы, и Рене вдруг подумала, что в отличие от племянника, профессор всегда выделялся удивительной скромностью. Здесь же все, от дорогой ткани костюма и до булавки на шейном платке, кричало о вычурности и деньгах. Наверное, в этом не было ничего такого, но Рене инстинктивно сделала шаг назад, тогда как Колин Энгтон ступил вперед. И не осталось сомнений, он встал именно так, чтобы без каких-либо помех в виде уродливого шрама полюбоваться на женское личико. Идеальный брезгливый интерес.

— Мне очень неловко вас беспокоить, — промямлила она и тут же дала себе мысленный подзатыльник, чтобы собрать разбегавшиеся ртутными шариками мысли. — Я…

Похоже, это не помогло. У Рене так и не нашлось смелости оторвать взгляд от носков собственных туфель и поднять чертову голову. Ибо всем своим телом, каждой клеточкой, нервным окончанием и волоском она чувствовала на себе тяжелый, приторный мужской взгляд, от которого замутило. И это оказалось слишком уж неожиданно. Пришлось срочно признать, Рене представляла Колина Энгтона совершенно иным. Более добропорядочным? Воспитанным? Ох… Рене вцепилась в зонт и упрямо продолжила:

— Мистер Энгтон. Я искала вас, чтобы обсудить одну проблему. Не уделите ли вы мне немного времени после церемонии?

Повисла чуточку неловкая пауза, а потом зазвучал голос, чья интонация давила едва ли не сильнее по-прежнему тошнотворно-пристально следивших глаз. И Рене почти взвыла от боли, что перешла со щеки на плечо, а затем ниже. Ей захотелось приложить к шраму лед… Господи, да просто нырнуть лицом в холодную мокрую траву, чтобы хоть как-то унять жжение. Но вместо этого она до хруста вцепилась в деревянную ручку зонта.

— Думаю, мистер Энгтон был бы бесконечно счастлив провести с вами целый вечер, ma douce mademoiselle Rocher[8].

Его французский был ужасен. Настолько отвратителен, что возникло ощущение, будто в рот Рене набили с десяток стручков ванили и заставили прожевать. Их сладкий запах никак не вязался с приторной горечью вкуса, но был в этом и плюс. Двусмысленное обращение в конце фразы все же заставило оторваться от созерцания почти потонувшей в траве обуви и встретиться с откровенно пошлым взглядом стоявшего напротив Энгтона. И Рене понятия не имела, что бы сделала дальше — о чем говорила, как вообще сумела что-то произнести, но в этот момент раздалось недовольное цоканье.

— Прошу, Жан, не здесь и не сейчас. — Лиллиан Энгтон скривилась и несильно шлепнула зажатыми в ладони перчатками по локтю мужчины. Тот чуть скосил взгляд, но послушно отступил и с невинной улыбкой уставился в черноту своего зонта.