Король - Тиффани Райз
— Тебе нравится? — спросил Кингсли.
— Да.
— Почему ты никогда не заставлял меня делать тебе массаж спины?
— До сих пор я не знал, что он мне нравятся. — Сорен растянулся на животе и повернул голову на подушке лицом к Кингсли. — Я всегда боялся прикосновений. И это прекрасно. Кроме рукопожатий, священников никогда не трогают.
Сердце Кингсли сжалось от сочувствия. Иногда он забывал, какой вред нанесло Сорену его детство. Однажды вечером в их школьной хижине Сорен признался ему во всем, что произошло между ним и его сестрой, когда ему было одиннадцать, а ей двенадцать. Неудивительно, что Сорен избегал прикосновений, когда даже простые удовольствия были запятнаны стыдом.
— Но это… это тебя не беспокоит?
— Нет, — ответил Сорен. — Но держись выше пояса.
Кингсли рассмеялся.
— Да, сэр.
Теперь уже с большей силой и уверенностью Кингсли массировал спину Сорена. Это было почти лучше, чем секс, зная, что он был первым человеком, который так прикоснулся к Сорену. Почти.
— Знаешь, — начал Кингсли, — когда я ездил к твоей подруге Магдалене в Рим, она настояла на том, чтобы предсказать мне судьбу.
— Она и мне рассказала.
— Знаешь, что она сказала?
— Боюсь спрашивать, — ответил Сорен. — Но уверен, что ты скажешь мне, даже если я не захочу знать.
— Она сказала, что мы с тобой снова будем любовниками.
— Ну, гадалки зарабатывают на жизнь тем, что говорят нам то, что мы хотим услышать, — сказал Сорен язвительным тоном. — Таким образом, создается вероятность того, что пророчество сбудется из-за его самореализующейся природы. Мы хотим, чтобы это было правдой, и работаем над тем, чтобы это произошло.
— Разве? Что она сказала тебе такого, что ты хотел услышать?
Сорен тяжело выдохнул, и Кингсли почувствовал, как дыхание проходит через грудь и спину Сорена.
— Помимо всего прочего, она сказала мне, что однажды у меня будет сын. Мне пришлось напомнить Магдалене, что обет безбрачия делает это событие маловероятным.
— И что она на это ответила?
— Она сказала, что это произойдет по милости Божьей. Что бы это ни значило.
— Думаю, это значит, что ты тоже хочешь семью.
Сорен перевернулся на спину, и Кингсли держал руки при себе, демонстрируя самообладание, за которое, как ему казалось, он заслужил медаль. Если бы ему разрешили, Кингсли бы провел весь день, целуя и касаясь каждого дюйма тела Сорена, которое было без единого изъяна, не считая маленький кратер на плече, куда ему сделали прививку от оспы в детстве. Такая мелочь, но она напоминала Кингсли, что Сорен был человеком. Иногда об этом слишком просто было забыть.
— У меня есть семья, — ответил Сорен, глядя в глаза Кингу.
Возле дома тихо прогудел клаксон.
— Это за мной, — вздохнул Кингсли, жалея, что вызвал машину. Он хотел остаться с Сореном и поговорить. Поговорить? Да, даже больше, чем боли и секса, он хотел поговорить. Но у них было достаточно времени для этого. Вся оставшаяся жизнь. Сорен поклялся в своей преданности Кингсли, и ничто больше не разлучит их.
— До свидания, Кингсли, — сказал Сорен. Кингсли отстранился. Неохотно. Очень неохотно.
Он покинул постель Сорена. Но, прежде чем выйти из комнаты, Кингсли обернулся.
— Ты говорил серьезно? — спросил Кингсли. — Клятва? Что ты будешь спать спокойно, зная, что я король?
— Vive le roi, — ответил Сорен и перекатился на живот.
Да здравствует король!
— Ты имел в виду то, что сказал?
— Что именно?
— Твое признание?
Сорен поправил подушку, расправил простынь и снова улегся в постель.
— Полагаю, мы никогда этого не узнаем, не так ли? — заявил Сорен.
Кингсли решил принять это как «возможно».
— Ты нашел подарок, который я оставил для тебя? — спросил Сорен.
— Подарок? Нет. Какой подарок?
— Узнаешь. — Сорен перекатился на живот и натянул простынь до шеи, по мнению Кингсли, самый садистский жест, который он когда-либо проворачивал.
На обратном пути в город Кингсли услышал слова Сорена, эхом отдававшиеся в его голове. Vive le roi. Если Сорен, единственный мужчина на планете, которого Кингсли любил и уважал всем сердцем, со всей силы и всей душой… если этот человек мог поклясться в своей верности и преданности Кингсли, тогда как он мог сомневаться в своем достоинстве быть королем для всех остальных? Если Сорен был за него, то кто мог быть против него?
К тому времени, когда он добрался до своего особняка, Кингсли принял решение. Фуллер или нет, «Ренессанс» или нет, Сэм или нет, он построит свое королевство. Он найдет место, другое место, место, куда он и Сорен и все им подобные, могут прийти и быть в безопасности, и быть самими собой, а весь остальной мир будет заперт снаружи на холоде.
Он не станет терять еще один день. Он сделает это ради Сорена, потому что Кингсли сделает что угодно ради Сорена. И сделает это ради себя, потому что у короля должно быть королевство.
Он бы начал прямо с этой секунды, если бы не алкоголь, задержавшийся в организме. Ему нужно еще поспать, проснуться с ясной головой. Его королевство заслуживает самого лучшего, и поэтому он сделает все, что в его силах. Он даже не будет пить до тех пор, пока не откроет клуб. У него все еще была одна бутылка шампанского, которую он купил у Сэм. Они с Сореном выпьют ее. Было бы неправильно пить ее без Сэм. Но Кинг все равно сделает это, как бы ни скучал по ней, как бы ни хотел, чтобы она вернулась, как бы ни хотел услышать ее голос.
Кингсли вошел в спальню, включил лампу и стянул покрывало со своей кровати.
Сзади послышался голос: — Посмотрите, какую киску сюда занесло.
Он резко обернулся, внезапно протрезвев.
— Сэм?
Глава 37
— Не выгоняй меня, — попросила она, поднимая руки в знак капитуляции. — Пожалуйста.
Кингсли не мог поверить своим глазам. Он с удивлением смотрел на нее, больше с любопытством, чем с яростью.
— Выгнать тебя было последней вещью в моем списке бесконечного количества дел, которые нужно сделать прямо сейчас. Спросить, что ты здесь делаешь, на первом месте.
— Я заехала в «Мёбиус», — сказала она, запинаясь и нервничая. — Я хотела поздороваться с Холли и другими девочками. Он оказался закрыт. Я позвонила Холли, и она рассказала, что произошло.
— Ты произошла, — напомнил ей Кингсли, раздираемый яростью из-за нахождения ее в его доме и облегчением от того, что снова увидел ее.
— Знаю, — ответила Сэм. — Но, пожалуйста, выслушай меня.
— Я
