Разрушенные - Кристи Бромберг
Я понятия не имею, что она только что сказала, но цепляюсь за слова, которые понимаю: с ней все будет хорошо. Опускаю голову обратно на руки и прижимаю ладони к глазам, чтобы не заплакать, потому что то малое облегчение, что я чувствую — нереально, пока я не смогу ее увидеть, прикоснусь к ней, почувствовать ее.
Она снова сжимает мое колено и говорит.
— Мне очень жаль. Ребенок не выжил.
Не знаю, что я ожидал от нее услышать, потому что мое сердце знало правду, хотя голова еще не совсем ее понимала. Но ее слова останавливают мир у меня под ногами, и я не могу дышать. Поднимаюсь на ноги и, пошатываясь, делаю несколько шагов в одну сторону, а затем поворачиваюсь и иду в другую, совершенно ошеломленный гулом в ушах.
— Колтон! — слышу своего отца, но лишь качаю головой и наклоняюсь, пытаясь отдышаться. Подношу руки к голове, словно если буду ее держать, это остановит хаос, бушующий внутри нее. — Колтон.
Выталкиваю руки перед собой, жестикулируя, чтобы он отвалил.
— Мне нужен пит-стоп! — говорю я ему, снова вижу свои руки — кровь того, кого я создал, кто был частью Райли и меня — святой и грешника — на моих руках.
Нетронутая невинность.
И я чувствую, как это происходит, чувствую что-то рушиться внутри меня — хватка, которую удерживали демоны в моей душе последние двадцать с лишним лет — как зеркало в том чертовом баре в ночь, когда Райли сказала, что любит меня. Два момента во времени, когда происходит то, чего я никогда не хотел, и все же… не могу не чувствовать, не могу не задаться вопросом, почему намеки на возможности пробираются в мой разум, когда я знал тогда и знаю сейчас, что этого просто не может быть. Это то, чего я никогда, ни за что не хотел. И все же все, что я когда-либо знал, как-то изменилось.
И я пока не знаю, что это значит.
Только то, как я себя чувствую: по-другому, освобожденным, незавершенным — чертовски испуганным.
Мой желудок переворачивается, горло забито таким количеством эмоций, таким количеством чувств, что я даже не могу начать осознавать эту новую реальность. Все, что я могу сделать, чтобы не потерять свой гребаный рассудок, это сосредоточиться на одной вещи, которая, я знаю, можно помочь мне сейчас.
Райли.
Не могу перевести дыхание, сердце стучит, как чертов товарный поезд, мчащийся по рельсам, но все, о чем я могу думать — это Райли. Все, чего я хочу, все что мне нужно — гребаная Райли.
— Колтон. — Руки отца снова на моих плечах — руки, которые поддерживали меня в самые мрачные времена — пытаясь помочь вырваться из гребаной темноты, из ее цепких лап. — Поговори со мной, сынок. Что происходит в твоей голове?
Ты, твою мать, надо мной издеваешься? Хочется мне выкрикнуть ему, потому что я действительно не знаю, что еще делать со страхом, поглощающим меня, кроме как не наброситься на ближайшего ко мне человека. Страхом, который так сильно отличается от того, что был раньше, но все же это страх. Поэтому я просто качаю головой, глядя на кареглазую даму, пытаясь понять, что делать, что чувствовать, что говорить.
— Она знает? — я даже не узнаю свой собственный голос. В его надрыве, его тоне звучит полное неверие.
— Да, доктор говорил с ней, — отвечает она, качая головой, и я понимаю, что в этот момент Райли справляется с этим сама, принимая все это… в одиночку. Ребенок, за которого она отдала бы все — которого ей сказали, что у нее никогда не будет — на самом деле у нее был.
И она его потеряла.
Снова.
Как она это восприняла? Что из-за этого с ней произойдет?
Что из-за этого произойдет с нами?
Все выходит из-под контроля, а мне просто нужно держать все под контролем. Нужно, чтобы земля перестала нахрен смещаться под моими ногами. Знать, что единственное, что может снова привести мой мир в порядок — это она. Мне нужно почувствовать под пальцами ее кожу, чтобы успокоить весь этот хаос, бушующий во мне.
Райли.
— Мне нужно ее увидеть.
— Она сейчас отдыхает, но вы можете посидеть с ней, если хотите, — говорит она, вставая.
Я лишь киваю и втягиваю воздух, она идет по коридору. Рука отца все еще на моем плече, и его молчаливая поддержка остается, пока мы направляемся дальше по коридору к двери ее палаты.
— Я буду снаружи, если понадоблюсь. Подожду Бэкса, — говорит папа, и я только киваю, потому что комок в горле такой огромный, что я не могу дышать. Вхожу в дверь и замираю как вкопанный.
Райли.
Это единственное слово, за которое я могу держаться, пока мое сознание пытается все осмыслить.
Райли. Она выглядит такой маленькой, такой чертовски бледной, словно маленькая девочка, потерявшаяся в постели среди белых простыней. Когда я подхожу к ней, мне приходится напомнить себе как дышать, потому что все, что мне хочется сделать, это коснуться ее, но когда я протягиваю руку, я так чертовски боюсь, что если я это сделаю, она рассыплется. На тысячу гребаных осколков. И я никогда не верну ее обратно.
Но я ничего не могу сделать, и если я думал, что чувствовал себя беспомощным, сидя на заднем сиденье полицейской машины, то теперь я чувствую себя совершенно бесполезным. Потому что я не могу это исправить. Не могу вернуться назад и спасти всех, но это… я просто не знаю, что делать дальше, что сказать, к чему идти.
И это разрывает меня нахрен в клочья.
Стою и смотрю на нее, вбирая ее всю — ее бледные припухшие губы, греховно нежную кожу, которая, я знаю, пахнет ванилью, особенно в местечке под ухом; и я знаю, что эта смелая женщина с ее остроумным ртом, открытым неповиновением и не подлежащая обсуждению мнением, владеет мной.
Владеет, черт побери, мной.
Каждой чертовой частицей меня. За то короткое время, что мы были вместе, она разрушила гребанные стены, которые я даже и не знал, что возводил всю
