Семья для чемпиона - Алекс Коваль
Я бросаю на него взгляд.
Яр тоже оглядывается. Смотрит на меня. Правда недолго. Пальцев одной руки хватит, чтобы пересчитать эти жалкие мгновения. Даже боюсь представить, какие я вызываю у «мужа» эмоции, если он, едва пробежав взглядом по моему лицу, тут же отворачивается. Отвращение? Вряд ли. Неприятие? Нет, точно не оно. Скорее… боль. Ведь я снова заставила его наступить на собственную гордость. Унизила, буквально заставив поддаться чувствам к той, что называла его сложным.
Нет, он не сложный.
Он самый потрясающий. Самый замечательный. Самый лучший! Искренний, добрый, честный, терпеливый и верный. Делу, слову и… мне. Даже пять недель спустя. Самый-самый!
А я была не права. Я не должна была делать выбор каждый день рядом с ним. Не должна была выбирать его или сына. Я должна была сделать этот выбор раз и навсегда. И сделала его! Когда сказала Ремизову «да». Я выбрала быть с ним семьей. И в горе, и в радости. Рука к руке.
Даже если из-за меня он сорвется и наломает дров, меня любить Яр не перестанет, а я буду рядом, чтобы любить его в ответ. Я тянусь к нему через подлокотник. Робко и несмело прохожусь пальцами по небритым скулам и упрямо поджатым губам. Касаюсь ладонью щеки, заставляя повернуться ко мне. Сглатываю с трудом вставший в горле выдох. Закрываю глаза. И шепчу ему губы в губы горячее, идущее из самого сердца:
– Сдаюсь. Я сдаюсь.
В одно стремительное мгновение Ярик перетягивает меня к себе на колени. Я теряю тапки. Он усаживает меня верхом, я упираюсь поясницей в руль, а руками обхватываю его за плечи. Узко, тесно, в самый раз! Одна его рука забирается мне под куртку и обвивается вокруг моей талии. Вторая – ладонью путается в волосах, притягивая ближе. Еще ближе…
Как это приятно. Оказаться в его руках – словно вернуться домой из бесконечно долгой командировки, где все такое уютное и родное. Где пахнет любовью. Это так хорошо. Ощущать биение его сильного сердца у себя под пальцами. Его дыхание на своих щеках. Его нежность, с которой Яр проходит губами по моему лицу: покрывая быстрыми невесомыми поцелуям щеки и подбородок, добираясь до губ.
Я всхлипываю и снова выдыхаю:
– Сдаюсь… Яр.
Цепляюсь пальцами за его плечи, как утопающая. Дышу часто-часто. Поверхностно. От макушки до пальчиков ног пробивает мелкая дрожь, когда слышу рокочущий шепот на ушко, так удивительно несочетающийся с облегчением в его тоне:
– Давно было пора, дурочка ты моя упрямая.
– Я только хотела как лучше, – шепчу сокрушенно. – Для всех нас. Понимаешь?
– И как? Получилось?
Морщусь и машу головой, признаваясь:
– Я чуть не умерла сегодня на парковке, когда увидела тебя. Так хотелось… уф, по правде говоря, сама не знаю чего, – грустно ухмыляюсь, – но точно не вести себя как два незнакомца, которым даже в глаза друг другу смотреть невыносимо.
Яр тянет уголок губ в понимающей улыбке.
Я продолжаю:
– Я больше так не хочу.
– Как так, Птичка?
– Без тебя не хочу. Постой. Не перебивай. Дай я скажу, – накрываю ладошкой его губы, когда вижу, что Ремизов собирается то-то сказать. – Я была груба. Я была не права. В тот момент я так… запуталась. И испугалась. Наговорила всякой чуши! Мне стыдно. Ты не сложный, Яр. И любить тебя не сложно! А я просто искала оправдание, чтобы уйти. И слова такие, чтобы ты меня отпустил. Я столько лет все тянула сама и…
– Знаю, моя хорошая, – нежно стирает костяшками пальцев покатившуюся по моей щеке слезинку Яр. А затем подхватывает еще и еще одну.
– У меня очень… очень сильные проблемы с доверием.
– Будем исправлять.
– Наверное, где-то глубоко в душе я боюсь стать слабой. С тобой ведь так просто быть просто девочкой. Маленькой, глупенькой, у которой есть муж, который решает все ее проблемы…
– Для этого мужья и нужны вообще-то, – смеется тихо Яр. – И ты не слабая и никогда ей не будешь, поняла? Попросить о помощи – это не слабость, Птичка.
– Мне столько лет приходилось быть сильной, Яр…
– А теперь предлагаю распределить обязанности так, – улыбается, – я – сильный, ты – красивая.
Я смеюсь сквозь слезы. Утыкаюсь лбом Яру в шею и на долгое прекрасное мгновение позволяю себе просто забыться и раствориться в его руках. Остановить пляшущий в голове хоровод мыслей и успокоиться. Бубню ему в кадык:
– Я тебе сейчас кое-что расскажу. Ты только пообещай, что не прибьешь меня прямо в этой машине, Ремизов. Это эгоистично, но помни, пожалуйста, что ты меня любишь. Хорошо?
– Дай угадаю? Расскажешь, как ты три гребаных недели, жертвуя нашими отношениями, пыталась защищать меня и Димку от Гордея?
Я вскидываю взгляд.
И что это значит?
Он что, все понял?
Я открываю рот, но и пикнуть не успеваю. Бровь Яра выгибается дугой, и я слышу:
– Я, по-твоему, совсем идиот, да?
– К-как…
– Давай так, родная. Ты сейчас поднимаешься домой и одеваешься, как положено в декабре. Берешь необходимые на сегодня вещи и предупреждаешь Марту, чтобы она отправила завтра утром Димку в школу.
– Зачем?
– Затем, что я тебя похищаю.
– М, похитишь и запрешь в башне, как принцессу?
– Как опасного для общества дракона, который любит творить всякую дичь.
Я зло фыркаю:
– Похищение и насильственное удержание уголовно наказуемо, чемпион.
– А кто сказал, что я буду держать тебя насильно? Поверь, ты сама не захочешь уходить, – одаривает меня многообещающей улыбкой Ярик, тут же становясь предельно серьезным. – А если без шуток: у нас с тобой есть разговор, и он не на пять минут. И даже не на десять. А мой копчик откровенно рассыпается уже третью неделю почти жить в тачке.
– Да, ты прав. И мы будем разговаривать его сегодня? Этот твой разговор, – кусаю губы. – Ночь все-таки. Или, может… ну, не знаю… еще что-нибудь придумаем…
Яр смеется:
– Будем совмещать, – обещает и умудряется, сняв внедорожник с ручника, отъехать задом к моему подъезду со мной, по-прежнему сидящей у него на коленях. Паркуется.
– Давай, – хлопает ладонью по попе, – шурши своими тапками домой, Птичка. Я жду.
– Точно ждешь? – колеблюсь.
– В смысле?
Я перебираюсь на пассажирское сиденье, но не тороплюсь покидать теплый салон. Наверное, отчасти потому, что до сих пор не верю в происходящее. Кажется, будто стоит мне моргнуть – и все эта прекрасная сказка растворится. А Яр исчезнет из моей жизни, только в этот раз окончательно и бесповоротно.
– Ты правда не уедешь?
Ремизов слегка ошарашенно смотрит на меня. А
