Семья для чемпиона - Алекс Коваль
Прячет глаза.
Я делаю шаг, приближаясь.
– Птичка!
– Нет… не хочу.
– Врешь!
– Ярослав, перестань!
– Птичка, мать твою, посмотри на меня!
Проходят долгие мгновения, уносящие с собой парочку порывов ветра, прежде чем Ава наконец-то отрывает взгляд от, несомненно, более интересных для нее грязных комков снега под ногами, нежели я, и, вскидывая подбородок, буравит меня своим полным боли взглядом, который буквально орет: не верь мне. А я и не верю. Ни единому слову.
– Вот теперь скажи мне, глядя в глаза, что у тебя нет ко мне никаких чувств. Не асфальту, Ава. А мне! Что тебе плевать на все то, что было между нами последние два месяца. На все то, чем мы… окей, я жил последние шестьдесят долбаных дней. Скажи это, глядя мне в глаза, так, чтобы я поверил.
Она кусает губы. В кровь. Я вижу, как по ее щеке катится одинокая, убивающая остатки самообладания слезинка. И, клянусь, умираю на месте, когда слышу:
– Я хочу домой.
И что это значит?
На доли секунды в сердце вспыхивает надежда.
Я победил? Она сдалась?
Но и рта раскрыть не успеваю, когда Ава убивает эту надежду в зародыше, говоря:
– К нам с Димкой домой. В нашу с ним квартиру. Вдвоем.
– То есть тебе нужен развод, – подвожу итог, кивая. – Класс.
– Я знаю, что у нас контракт, – добавляет поспешно. – Пусть. Пусть мы для всех так и останемся мужем и женой. Я не забираю своих обещаний. Но мне нужно время, Яр, понимаешь? – цепляется пальцами за мое запястье, сжимая. – Мне нужно побыть одной. Подумать. Я запуталась. Я потерялась. Я хочу свободы. Всего чуть-чуть, чтобы вздохнуть. Пауза. Мне нужна пауза!
Читай: твоя любовь душит меня, Ярослав, но ты такой благородный засранец, что я знаю, что ты отпустишь меня, даже если я нарушу все гребаные пункты брачного контракта. Один за одним. И что самое отвратительное – отпущу! Сдохну от боли, но отпущу.
Охренеть…
А ведь еще каких-то жалких двенадцать часов назад я летел домой побитый, но окрыленный мечтами о совместном светлом будущем. А теперь… мне не удается скрыть разочарование в голосе, когда я говорю:
– Быстро же ты меня приземлила, Фомина.
– Ч-что? – теряется Птичка.
– Домой так домой. Сядь в машину. И так уже вся продрогла.
– Яр…
– Все, Ава. Хватит. Больше ни слова не хочу от тебя слышать, – качаю головой и отхожу к тачке. Уже схватившись за ручку двери, оборачиваюсь. – Знаешь, это твой выбор, и я его принимаю. Но, просто чтобы ты имела в виду: я не умею брать паузы в отношениях. Потому что отношения, в которых нужны эти самые, сука, паузы, – это путь в никуда. Если я тебя своими чувствами душу сейчас, то, поверь, и через неделю, месяц, год – ни хрена не поменяется. А так, конечно, дыши, – хмыкаю, – сколько тебе вздумается, – не дожидаясь ответа Птички, забираюсь в салон, впервые во взрослой сознательной жизни ощущая, как режет глаза. Да только вот хрень – мужики не плачут. Нам даже в этой маленькой «радости» отказано.
– Это что, все? – слышу робкое расстроенное за спиной.
– Похоже на то.
– Дерьмово…
– Да уж.
Бросаю взгляд в лобовое. Ава так и стоит на морозе. По-прежнему хрупкая и все такая же потерянная. Навравшая мне с три короба, и я понятия не имею почему. Но биться и дальше в наглухо закрытые двери смысла не вижу. Отношения как хоккей – командный, мать его, вид спорта. А некоторые люди, очевидно, для игры в команде просто не созданы.
Часть третья
Глава 44
Три недели спустя. Аврелия
В трубке виснут длинные гудки. Я вожу пальцем по оплетке руля, вырисовывая затейливые узоры, и успеваю досчитать до пяти, прежде чем на другом конце провода раздается голос сына:
– Родитель?
– Я подъехала. Жду на парковке.
– А, окей, скоро буду, – отчитывается Димка и сбрасывает.
Я ставлю телефон в подстаканник и устало откидываюсь затылком на подголовник. По радио играет унылая старая песня. Мотивы родом из СССР заполняют собой пространство «жука», ни капли не добавляя настроения.
Я обвожу безразличным в общем-то взглядом Ледовый дворец, сверкающий своей иллюминацией в темноте. В голове никак не укладывается, что на дворе уже второе декабря. Начало первого зимнего месяца в этом году какое-то… неправильное. Вместо снега – с неба дождь. Вместо сугробов – под ногами лужи. Вместо минуса – на термометрах слабенький плюс. И вместо радостного предвкушения скорого праздника – в сердце огромная дырень. Зима в столице, кажется, как и я, сломалась.
Прошло уже без малого три недели, как мы с Ремизовым поставили наши отношения на паузу. Условно. По факту же – разошлись. Никаких звонков, сообщений и пересечений. Для всех вокруг – мы все еще официально муж и жена. Друг для друга – чужие люди.
Стало ли мне легче? Отчасти.
Счастлива ли я? Предпочитаю об этом не думать. Тупая боль в районе сердца стала моей постоянной спутницей, а тихие рыдания в душе так, чтобы Димка не слышал, – ежевечерним ритуалом, который я совершаю, стоит мне только остаться один на один со своими мыслями. Пожалуй, я уже могу назвать себя профессионалом в искусстве беззвучных страданий.
Димка тоже расстроен, хоть и пытается не подавать виду. Шутит, смеется, улыбается, трещит вечерами дома без умолку. Заполняет собой все пространство. Не оставляет меня одну ни на мгновение. Чувствует. Вроде все как раньше. Мы вдвоем. Мы семья. И никого третьего нам, в нашем уютном мирке, не нужно. Да только ничего подобного! В нас обоих что-то сломалось. Надломилось в тот момент, когда я назвала наши с Ремизовым отношения сложными.
До сих пор поверить не могу, что он признался мне в любви, а я просто тупо съехала с темы. Повела себя как последняя сука! Эта боль в его глазах теперь преследует меня в кошмарных снах. Выворачивает душу наизнанку, заставляя просыпаться в холодном поту. За все свои тридцать два года я еще ни разу не чувствовала себя настолько гадкой. Но как я могла поступить иначе?
Сколько ни думаю – ответ один. Никак. По-другому Ремизов бы не отступил. Если бы я не создала видимость полного безразличия, Ярослав бы не отошел в сторону, а самоотверженно бросился решать проблему с братом, и не исключено, что нарвался бы на еще большие неприятности. На кону была его репутация и
