Сладостное заточение - Нева Олтедж
Мне действительно нужен мой друг сейчас, когда я смотрю на рваное кружево в своей руке. Мой разум начинает гудеть от всего того, что я хочу сказать ему.
— Все в порядке, мисс Веронезе?
Я поднимаю глаза, встречаясь взглядом с Пеппе в зеркале заднего вида. Пусть он и одет в красивый темно-синий костюм, но вокруг него есть темная аура. Грубость, и, может быть, даже немного опасности. Он не кажется мне обычным старым водителем, даже если он работает им столько, сколько я себя помню.
— Да, все хорошо, — бормочу я.
Когда он снова смотрит на дорогу, я достаю свой фиолетовый блокнот и переворачиваю на чистую страницу, следующей за эскизом, блузки с красивыми рукавами-фонариками, над которым я работала. Достав ручку, я, как обычно, начинаю свое письмо со слов "Дорогой Массимо". Не то чтобы он был для меня "дорогим" или что-то в этом роде, просто так принято начинать письма.
Я трачу не менее десяти минут на описание сложных деталей блузки — начиная с трудностей в правильном выполнении выкройки, затем с усложнениями манжет и скрытой пуговицы сзади. После этого я перехожу к рассказу о тканях, которые я рассматриваю для пошива, перечисляя плюсы и минусы каждой из них.
Затем я сообщаю Массимо о барбекю, которое папа устроил в начале этой недели и на котором присутствовало большинство членов La Famiglia. Это было большое событие. Я пишу два абзаца, описывая наряды, а также сплетни, которые я подслушала за те пятнадцать минут своего присутствия там.
Когда слова ложатся на бумагу, я начинаю чувствовать себя лучше, но ситуация с Кеннетом все еще свежа в моей памяти. Оправившись от стычки с этим придурком и не желая сваливать еще одну груду своих бед к ногам сводного брата, я добавляю пару коротких предложений о том, что произошло. Я не вдаюсь в подробности и заканчиваю письмо тем, что называю Кеннета Харриса засранцем, который заслуживает быстрого пинка под зад.
Я подписываю письмо, как всегда, — Захара .
Мне нравится мое полное имя, но кроме моих учителей никто меня так не называет. Для остальных я всегда Зара. Когда я была маленькой, я не могла выговорить Захара. Я путалась в слогах и в итоге говорила «Зара». Это прижилось. Мне нравится мое имя, но сейчас кажется глупым просить всех называть меня Захарой. Так что я не заморачиваюсь.
— Пеппе, — я хлопаю водителя по плечу, — мне нужно ненадолго заехать на почту.
* * *
К тому времени, как мы приезжаем домой, дождь льет как из ведра. Я не жду, пока Пеппе откроет мне дверь, просто выскакиваю из машины и бегу через подъездную дорожку к главному входу. Не думаю, что он заметил мой порванный рукав, и я хочу, чтобы так и оставалось. Если он расскажет отцу, меня начнут преследовать, и у меня не останется выбора, кроме как дать объяснения. И сегодня я не в настроении придумывать еще какие-то оправдания.
Вбежав внутрь, промокнув насквозь после короткого забега под ливнем, я увидела кучу писем на антикварном консольном столике в фойе. Папы, должно быть, нет дома. Он всегда относит почту прямо в свой кабинет, когда заходит домой. Проходя мимо, я замечаю необычный белый конверт среди типичных безвкусных счетов за коммунальные услуги и ярких приглашений. На нем в левом верхнем углу напечатана какая-то этикетка.
Я достаю конверт, чтобы получше рассмотреть, и чуть не роняю его. Он аресован мне. А на обратной стороне — название исправительного учреждения, где отбывает наказание мой сводный брат.
Оглядевшись, чтобы убедиться, что меня никто не видит, я бегу вверх по лестнице, прямо в свою комнату. Никто не знает, что я пишу Массимо, кроме нашей горничной Айрис. И я бы предпочла, чтобы так и оставалось.
Что-то мне подсказывает, что папа не был бы рад, если бы узнал о моих письмах. Всякий раз, когда он упоминает имя моего сводного брата, в его голосе появляется странная нотка. Она едва уловима, но кажется, что в его тоне есть доля враждебности. На моего сводного брата? На ситуацию? Какова бы ни была причина, это его раздражает, и я боюсь, что он запретил бы мне писать Массимо, если бы узнал.
Я закрываю дверь, затем откидываюсь на ее твердую поверхность и делаю глубокий вдох. Волнение искрится в моей груди, и мои руки дрожат, когда я разрываю конверт. Массимо действительно написал мне ответное письмо? Что он мог сказать? Интересно, спросит ли он, как у меня идут дела. Или, может, он расскаже мне о своей жизни в тюрьме.
Когда мне наконец удается вытащить сложенные страницы, я разглаживаю складки, а глаза блуждают по содержимому. Две страницы! Обе стороны каждого листа заполнены графиками и формулами, а между ними втиснуты случайные заметки, написанные аккуратным мужским почерком.
Мне требуется целая минута, чтобы понять, на что я смотрю.
Обзор линейных уравнений — точные объяснения отдельных аспектов, например, что это такое и как они работают, а также примеры.
На моих губах появляется небольшая улыбка. На прошлой неделе в своем письме для Массимо, среди случайных житейских глупостей, я упомянула, что изучаю линейные уравнения на уроке алгебры. И что, черт возьми, я никак не могу разобраться с конструкцией этих уравнений.
Похоже, он все-таки читал мои письма
Исправительное учреждение строгого режима, пригород Бостона
— Спада. Тебе письмо.
Я поднимаю голову и смотрю на сотрудника исправительного учреждения, идущего по двору в мою сторону.
— Пройдись, — говорю я своему товарищу-заключенному, сидящему позади меня на скамье для поднятия тяжестей.
Жужжание тату-машинки на моей левой лопатке прекращается, и через мгновение я слышу, как художник удирает. Он довольно пугливый парень, но он знает свое дело.
Протягиваю руку, беру конверт из протянутой руки командира.
— Как поживает твой проблемный кузен, Сэм?
— Хорошо. Он все еще в реабилитационном центре, но должен выйти на следующей неделе. — Охранник бросает взгляд через плечо. — Спасибо, — шепчет он, когда его внимание возвращается
