Сладостное заточение - Нева Олтедж

Нева Олтедж

Сладостное заточение

Предупреждение

Пожалуйста, знайте, что в этой книге присутствует любовь между сводными братьями и сестрами. Массимо и Захара (Зара) не являются кровными родственниками. Главный герой — сын мачехи Зары от ее предыдущего брака. Если вас это триггерит, пожалуйста, пропустите эту историю.

Также важно отметить, что разница в возрасте между Массимо и Захарой составляет 17 лет.

Ни у кого из них нет общих воспоминаний друг о друге с того периода, когда они недолго жили в одном доме после свадьбы родителей. Когда они впервые воссоединяются в книге “Темный грех”, Заре — 18, а Массимо — 35.

Пролог

Похороны Нунцио Веронезе, Бостон

(Захара 18 лет; Массимо 35 лет)

Только ты, Нера.

Слова Массимо звучат у меня в голове, пока я спешу по грунтовой дороге к парковке. Мое зрение настолько затуманено слезами, что я едва вижу, куда ступаю. Я поднимаю руку и смахиваю влагу рукавом.

Вот ублюдок.

— Зара! Подожди! — кричит мне вслед сестра.

Я ускоряю шаг. Я сейчас не в состоянии с ней разговаривать. Единственное, чего мне хочется, это свернуться калачиком в темном углу и спокойно поплакать.

Когда он приблизился к нам с Нерой, мое сердце забилось так быстро, что я испугалась, что у меня случится сердечный приступ. В каком-то смысле я всегда воспринимала Массимо как нечто нереальное. Неприкасаемое. Недосягаемое. Увидев его здесь, передо мной, как реальное существо из плоти и крови, я чуть не упала в обморок. И мое глупое сердце запело от радости.

Пока он не раздавил его одним простым предложением.

Только ты, Нера.

Я понятия не имею, что он хочет обсудить с моей сестрой. Может, он хочет предъявить права на имущество нашей семьи. Что было бы в духе его коварных методов.

Мне, черт побери, все равно.

Он уже забрал единственное, что мне дорого. Мое сердце.

И он раздавил его.

Глава 1

Пятнадцать лет назад

(Массимо, 20 лет)

— Всем встать.

Я поправляю пиджак и медленно встаю с места подсудимого. Манжеты моей рубашки слишком тугие, натирая и без того раздраженную кожу на запястьях. Ублюдки, которые сопровождали меня из окружной тюрьмы в здание суда, постарались надеть на меня самые маленькие наручники, какие только могли.

Вваливается судья Коллинз. Его копна белых волос и бороды контрастирует с его черным нарядом. Я пытаюсь поймать его взгляд, но он упорно отводит глаза, будто намеренно. Думаю, он пытается убедить всех, что мы на самом деле не знакомы. Это смешно, учитывая, сколько одолжений он получил от Коза Ностры за десятилетия. Он — вместе с почти половиной бостонской элиты, бюрократов и высшего руководства правоохранительных органов — присутствовал на новогодней вечеринке, где все пошло к чертовой матери.

Я делаю глубокий вдох, ожидая вынесения приговора. После предъявления обвинения и предварительного слушания, по совету адвоката, я заключил сделку. Признание вины по обвинению в преднамеренном убийстве в обмен на ожидаемый срок в три года. Может быть, четыре, если судья не захочет пощадить меня. При трех сотнях свидетелей невозможно отрицать, что я застрелил ублюдка, который убил моего сводного брата. Поэтому я отказался от права на судебное разбирательство и избежал траты кучи времени и денег на это дерьмо, не говоря уже о потенциальном максимальном сроке. Таким образом, с возможностью условно-досрочного освобождения примерно через год, я буду дома в кратчайшие сроки. Неплохая сделка — несколько лет жизни за то, что я прикончил того, кто убил Элмо. И осознание того, что я смог покончить с этим куском дерьма тогда и там, тоже чертовски приятно.

— Массимо Спада, вы признали себя виновным по обвинению в непредумышленном убийстве, как это определено законом и регулируется общим законодательством штата Массачусетс, глава двести шестьдесят пять, раздел тринадцать. — Голос судьи наполняет комнату, и его глаза, наконец, встречаются с моими. — Правосудие слепо, мистер Спада. Все люди равны перед законом. Учитывая серьезность вашего проступка и очевидное отсутствие сожаления в содеянном во время слушания, настоящим я приговариваю вас к восемнадцати годам заключения в государственной тюрьме строгого режима…

В моей голове раздается пронзительный звук, похожий на помехи в старом телевизоре. Он заглушает громкий ропот, внезапно охвативший зал суда.

Восемнадцать лет? Восемнадцать чертовых лет? Нет, этого не может быть. Макбрайд заверил меня, что максимальный срок, который я получу, учитывая связь судьи с Семьей — четыре года. Это ошибка. Другого объяснения нет. Я поворачиваюсь к судье Коллинзу. Смотрю прямо на него. Жду, когда он объявит, что совершил ошибку, пока все это время звон отражается от внутренних стенок моего черепа. Но он не произносит больше ни слова.

Кто-то хватает меня за руки и дергает их за спину. Я смутно вижу, как мой адвокат говорит что-то про апелляцию. Каким-то образом, сквозь шум, происходящий как в моем оглушенном мозгу, так и в комнате, мне все же удается услышать лязг наручников, защелкивающихся на моих запястьях. Этого не может быть. Видит Бог, я не невиновен ни в этом, ни в других совершенных мною преступлениях, но он не имеет права вот так разрушать мою жизнь! Это гребаный кошмар, и мне нужно, чтобы кто-нибудь ударил меня по лицу, чтобы я проснулся, черт возьми!

Я упираюсь пятками в пол, продолжая пристально смотреть на судью, который спускается по ступенькам, покинув свое место.

Нет. Я не позволю ему украсть следующие восемнадцать лет моей жизни.

— Коллинз! — мой рев перекрывает шум приглушенных голосов.

Этот ублюдок даже не моргает. Просто продолжает меня полностью игнорировать.

Макбрайд снова бормочет мне какую-то адвокатскую чушь, его тон почти истеричен. Что-то о том, что я только усугубляю ситуацию, но слова лишь задевают мое сознание, попадая в звон в голове, который становится только сильнее. Руки, несколько пар, хватают меня за руки и толкают к двери со стороны зала суда. Я продолжаю оглядываться через плечо, ища судью Коллинза. Жду, что он положит конец этому безумию. Оглядываюсь через каждые пару шагов, даже когда меня ведут по узкому коридору к камере, где я переоделся в свой свежевыглаженный костюм менее чем за двадцать минут до этого. Мои ноги, кажется, двигаются только благодаря мышечной памяти.

— Две минуты, Спада. — Один из охранников тянется