Семья для чемпиона - Алекс Коваль
– Все нормально, ма, перестань. Это просто синяк.
– Просто синяк? – выдыхаю зло. – Ты подрался, черт бы тебя побрал!
– Ничо я не дрался! Просто дал ему в рожу.
– Дмитрий!
Все-то у него просто! Просто подрался. Просто синяк. Просто чуть не присел. Все просто, конечно, это же только мы – взрослые – такие сложные!
– Это у тебя рожа, понял, Фомин? – Слышу из-за спины другой такой же недовольный подростково-возмущенный рык.
– А ну, угомонились оба, – гаркает Трофим Сергеевич, припечатывая кулаком по массивному столу из дерева. – Лаятесь как собачонки. Не спортсмены, а черт-те что!
Я оборачиваюсь. У противоположной стены на стуле сидит, насупившись, одноклубник сына. Витя, кажется? Смутно припоминаю, что видела этого парня на тренировках. И досталось ему, судя по рассеченной брови и фингалу под глазом, ощутимей, чем моему.
На доли секунды берет гордость. Пока снова не просыпается «я-же-мать», готовая сдувать пылинки со своего чада. Чада, которому мои трепыхания на фиг не сдались. Он же уже большой. Взрослый. Самостоятельный. Да как бы не так!
– Трофим Сергеевич, Кирилл Александрович, – проходит следом за мной Яр. – День добрый.
– Да какой уж он добрый, – неодобрительно качает головой главный тренер. – Вон полюбуйся, как нынче молодежь проблемы решает. Языки-то ведь нам нужны, только чтобы нарушать режим питания, а для разговоров они совершенно не приспособлены. Да, парни?
Парни пристыженно смотрят в пол.
Ярослав пожимает руку сначала одному, затем второму тренеру. Останавливается у меня за спиной. Так близко, что всеми фибрами души я чувствую его поддержку, которая в данный момент почему-то больше раздражает, чем помогает. Будто мое извечное «я все могу сама» резко решило взбунтоваться. Ну не умею я прятаться за спиной мужчины от проблем! Тем более от проблем, связанных с моим ребенком. Не умею, и все тут! Это клиника. Болезнь. Одиночество называется. Хроническое. Его уже не вылечить.
– Ну ты даешь, чемпион, – качает головой Ремизов, поднимая пальцами за подбородок лицо сына, осматривая. – Болит?
– Терпимо, – бурчит Димка. – Бывало и хуже.
– Не сомневаюсь. Ты как? – кивает второму пацану. – Живой?
– Как видите, – в тон моему Димке бурчит этот Витя.
– Чего не поделили-то, парни? – переводит взгляд с одного драчуна на другого.
Пацаны переглядываются, но молчат. Оба руки на груди сложили и бычатся. Того и гляди – сорвутся и по новой бросятся мутузить друг друга, и плевать им на публику в виде четырех взрослых людей, трое из которых крепкие мужики. Боже, дети! Какие же они еще глупые, маленькие, импульсивные дети!
– Дима, что произошло? – спрашиваю.
– Ничего.
– Какие-то проблемы на тренировке? На игре? Что-то не поделили в раздевалке? Что значит «ничего»? Так, блин, не бывает!
– То и значит, ма! Никаких проблем нет, – раздраженно шипит сын. – Забей.
– Виктор?
Одноклубник сына передергивает плечами.
Ясно, понятно. Говорить мы не хотим.
Я выпускаю воздух сквозь сжатые зубы. Мне на поясницу в успокаивающем жесте ложится широкая горячая ладонь. Ремизов чуть приобнимает. Я стою каменным изваянием: ни к нему, ни от него. Меня как будто заморозили и снаружи, и внутри.
– Из-за девчонки порамсили? – выдвигает версию Ярослав.
Парни в унисон выдают:
– Какой еще девчонки?
– Это-то тут, блин, при чем?
– Судя по тому, что я видел на тренировках, конфликт между парнями назревал уже давно, – вставляет свои пять копеек Кирилл Александрович. – На почве чего, – пожимает плечами, – история умалчивает. И эти двое тоже.
Я открываю рот, чтобы спросить, звонили ли тренеры родителям Вити, потому что очевидно, что разобраться в ситуации теперь можем только мы. Родители. Да только и пикнуть не успеваю, как дверь у меня за спиной открывается, и в кабинет врывается еще одна «истеричка». Такая же озабоченная мамашка, как и я. Бросается к своему сыну, громко причитая:
– Витя, сынок, что же ты!
Я вздрагиваю. Меня наотмашь бьет узнавание, пока мать Виктора продолжает кудахтать, подобно потревоженной курице в курятнике:
– Как ты? Куда ты лезешь? А вы? Вы куда смотрите? Тренеры, называется! А если бы его убили тут? Что тогда? Я это просто так не оставлю! Я сниму побои! Я требую, чтобы этих… этого…
Достаточно!
Я набираю в легкие побольше воздуха и оборачиваюсь, выдавливая с воздухом сквозь стиснутые зубы:
– Мой. Сын. Не. «Это».
Мы с мамой Виктора встречаемся взглядами. Она затыкается, а ее брови картинно едут вверх. Рыжая копна, перекачанные губы, острый взгляд – туалетная минетчица, положившая глаз на моего мужа.
Потрясающе!
Просто, мать его, потрясающе!
Вот теперь все встает на свои места.
Глава 42
Аврелия
– Ах, это вы? – с презрением кидает мать Виктора.
– Ах, это мы, – щурюсь, когда взгляд рыжеволосой перетекает на стоящего рядом со мной Ремизова.
Я поджимаю губы, от греха сжимая ладонями плечи сына. Просто чтобы не сорваться и не вцепиться в жиденькие рыжие волосенки стервы, проредив их еще больше. А хочется! Так сильно хочется, что я буквально ощущаю себя гребаным Халком. Для полноты картины осталось только позеленеть.
– Ма, ты чего? – слегка дергается мой ребенок, оглядываясь. – Больно давишь.
Я ослабляю хватку, сообразив, что впилась ногтями в Димкину толстовку.
– Прости, родной, – рычу, ощущая, как горят мои щеки под взглядами замерших мужчин.
Немая сцена затягивается. Да и по хрену! Я все еще не свожу взгляда с матери Виктора. Она отвечает мне тем же. Смешно, что я даже не знаю, как ее зовут. Курица – ей вполне подходит.
– Девушки, давайте сбавим обороты, – откашлявшись, говорит Трофим Сергеевич. – Парни, – обращается к мальчишкам, – давайте разбираться на месте. Решать этот конфликт сразу. При родителях. Ибо на льду вы мне нужны как команда.
– Нечего тут решать, – бурчит Димка.
– Мы уже все решили, – поддакивает ему Витя.
– Решили они, – фыркает Кирилл Александрович.
– Вы ведь понимаете, что я буду вынужден применить штрафные санкции к вам обоим, если вы сейчас же не расскажете, что стало причиной потасовки?
Парни молчат. В чем-чем, а в этом вопросе они солидарны.
– Правила для всех едины, и то, что вы оба лидеры команды, не дает мне права их менять.
Я прикусываю язык. Гением быть не надо, чтобы сложить два и два и понять, из-за чего случилась потасовка. Сын наверняка заступился за свою дуру-мать, про которую это не обремененное моральными принципами семейство говорило какие-то гадости. Больше причин, по которым Димка начал бы махать кулаками, нет. Ни одной!
Я понимаю и принимаю это с опустошающим спокойствием. Выдыхаю и почти успокаиваюсь. Правда, до тех пор, пока не начинает хлыстом подстегивать мысль, что в случившемся целиком и полностью виноват только один человек. И
