Укрощение рыжего чудовища - Дарья Волкова
– Люба, – Варя уверенно форсировала колёсами коляски очередной бордюр, – ты понимаешь, что двигает твоим мужем? Я вот совсем не понимаю, какого… какого хрена он общается с… Тихоном?
– Не знаю, – вздохнула Люба. Она потянулась к коляске, достала из кармашка бутылку с водой. Жарко, и солнце печёт совсем уже по-весеннему. – Но, видишь ли… Нет, я всё понимаю, у вас с Колей свои отношения, и вы часто подшучиваете друг над другом. Но, знаешь, Ник очень хорошо разбирается в людях, правда. Он научился. Специфика работы с родителями маленьких пациентов заставила. Ник довольно редко ошибается в своих оценках.
– И ты Тихого защищаешь?
– Нет! Я Тихона не защищаю.
Имя Тихона заставило сердце Вари предательски дрогнуть. Да сколько же можно? Почему ее не оставят в покое?
Люба положила бутылку на место.
– Я его совсем не знаю как человека, а с тобой он поступил омерзительно. Я тебе говорю про Колю. Коля фальшь в людях за версту чует. У него на это звероящерское чутье.
Варя вздохнула. Она не знала, что сказать. И поэтому просто спросила:
– Купим мороженое?
– Давай! – с радостью согласилась Люба. А потом спросила нарочито строго: – Ты подумала насчёт подарка на день рождения?
– Подумала, – кивнула невесело Варя. – Мне бы какой-нибудь стиратель памяти. Чтобы вычеркнуть кое-что из воспоминаний.
– Значит, подарим абонемент в СПА-салон, – деловито кивнула Любава и махнула рукой. – Вон там киоск.
– Может, не надо СПА?
– Надо! – безапелляционно ответила Люба.
Тихон не смог прийти к ней на ее день рождения. Он знал, что своим визитом доставит ей только неприятные переживания. Но Тин физически не мог пройти мимо этого дня. И он сделал то, что потом не раз приносило ему облегчение, когда становилось совсем невмоготу.
Тин сидел на качелях на детской площадке. «Эскалада» припаркована в соседнем дворе. Качели негромко скрипят. На двор уже опустились плотные сумерки. Он знает, что Варя отмечает день рождения у родителей. Скоро она должна вернуться – уже поздно. У дверей квартиры ее ждёт букет из двадцати восьми белых роз – по числу ее лет. Безымянный букет белых роз на коврике у дверей ее квартиры. Конечно, если этот букет не прибрал к рукам кто-нибудь из ушлых соседей. Но этот момент Тин оставил на волю случая. А сейчас слегка поскрипывают качели, временами налетает порыв сырого ветра и всё гуще делаются апрельские сумерки.
Неожиданный свет фар высветил детскую площадку. Машина остановилась у Вариного подъезда. В вечерней тишине отчётливо слышатся знакомые голоса: Николай, Варя. Судя по всему, за рулём жена Ника. Видимо, это связано с тем, что она не употребляет спиртное, – маленький ребёнок, всё такое.
Качели замерли, не скрипят. Тихона не видно в сумерках двора. Звучат смех, слова прощания, хлопает подъездная дверь. Машина уезжает.
Тихон поднимает голову и долго всматривается в окна, пока одно, нужное, не загорается тёплым светло-оранжевым светом. Он встал с качелей и направился к двери подъезда. У него есть электронный ключ, заказать его оказалось совсем несложно, нужно иметь лишь немного денег и каплю наглости. И того, и другого у него с избытком. Поднялся к квартире пешком. Букета у дверей нет.
Тихон застыл, прижав ладонь к двери. И как мальчишка мечтает о том, чтобы дверь сейчас вдруг по мановению волшебной палочки открылась. Но чуда не случается, и он уходит, чтобы еще не раз вернуться в этот двор. Чтобы, как мальчишка, смотреть на заветное окно на пятом этаже. В густых апрельских, тонких майских, бледных июньских и душных июльских сумерках.
И только качели под порывами ветра тоненько скрипят на одной ноте.
Варя точно знала, от кого эти цветы. Сердце подсказало. Ах, если бы он дал ей знак! Написал записку. Хоть что-то, за что можно было зацепиться, чтобы с чистой совестью вышвырнуть розы в мусорное ведро. Или просто оставить их в подъезде. Но знака не было. Двадцать восемь безымянных белых роз.
Нет, она не могла их выбросить. И букет стоял две недели, не демонстрируя ни малейших признаков увядания. Говорят, если цветы подарены от чистого сердца, они стоят долго и не вянут. Чушь какая.
Тихон постучался и вошёл в кабинет Самойлова.
– Добрый день, Глеб Николаевич.
– Здравствуй, Тихон, – Самойлов-старший нимало не удивился его визиту. – Что, принёс?
– Да, – Тин протянул заведующему результаты сканирования сосудов. Собственно, Тихону объяснили всё необходимое, но он предпочёл показать данные обследования Глебу Николаевичу. К тому же – повод.
Самойлов-старший пробежался бегло по листочку с результатом. Кивнул удовлетворённо.
– Всё отлично. Как по ощущениям?
– По ощущениям тоже хорошо.
Заведующий задумчиво кивнул. Вряд ли его мысли были заняты бумажкой, которую принёс Тин. Можно было далее чужое время не занимать. Но вместо этого Тихон сел на стул у стола.
– Что мне делать, Глеб Николаевич?
– Да всё в обычном режиме делать. Ну, может, самую малость в щадящем. Не давай руке лениться. Но и не перенапрягай. Прислушивайся к ощущениям. Ну и курс массажа нехудо бы повторить через месяц.
– Я не о том.
– А о чём? – искренне удивился Самойлов.
– Я о Варе. Как мне с ней помириться?
Глеб Николаевич изумлённо покачал головой.
– Ну ты нахал… Мало того, что обидел мою дочь. Мало того, что мне пришлось тебя спасать после того, как тебе совершенно заслуженно вмазал мой сын. Так теперь ты приходишь ко мне и имеешь наглость спрашивать совет, как выпросить прощение у моей дочери! А не оборзел ли ты, Тихон Аристархович?
– Мне деваться некуда, – покорно вздохнул Тин.
Ему уже и в самом деле было всё равно, кто и что о нём подумает. Всё в жизни расползалось куда-то, ускользало от внимания, потому что исчезло главное. Как он упустил, когда Варя стала главной в его судьбе? И как он умудрился не понять и потерять ее? А теперь собирает всё по клочкам, а ведь не собирается… Словно лоскуты для одеяла у матери. Узор не получается, лишь бесполезный ворох тряпья, а всё потому, что он не знает, как всё исправить.
– Каков страдалец, – хмыкнул Самойлов без тени сочувствия. – Чего ты от меня-то хочешь? Неужели совет?
– Да. Или… Как вы думаете… Варя простит меня?
– Бог простит, – буркнул Глеб Николаевич. А потом смягчил тон: – Женщины так устроены, что если любят – простят. Точнее, могут простить. А мы, мужики, этим… – тут его голос стал задумчивым, и свою мысль он закончил после вздоха, – подло пользуемся.
– А Варя меня… любит?
– А я-то откуда знаю? – округлил глаза Самойлов. – Это только Варвара
