Наши тонкие струны - Крис Таллик
Машкин голос звучит великолепно. Так часто бывает, когда поешь после долгого перерыва. Связкам тоже надо отдыхать.
Крис поглядывает на публику: нет, никто не уходит.
Финал встречают аплодисментами. Не дожидаясь, пока они закончатся, Крис играет вступление к другой песне – опять немного мальчишеской, как она любит, но уже побыстрее:
Я бы сел в самолет и летел над землей,
чтобы никто никогда не смог меня отыскать.
В моей дурной голове завелся злой человек,
он подает мне сигнал, что опасность близка…
Да, поначалу было опасно, но теперь Крис не боится. Люди на стульях как будто придвигаются ближе. Каждый, кто когда-нибудь играл акустику в небольших залах, помнит этот эффект. Песня еще не кончилась, а слушатели уже ваши. Эти минуты они запомнят надолго. Пусть и не навсегда.
Дальше Кристаллики играют свой тревожный хит – «Никто никогда», и обнаруживается, что многие знают его наизусть. Еще пара песен, и Крис дает Машке отдохнуть. К тому же она вспоминает: на стримах ведь надо общаться со зрителями? Она оглядывается на Макса.
– Тут у меня много вопросов от слушателей, – начинает он. – Та-ак… спрашивают, на чем сложнее играть, на басу или на аккордеоне? Переадресуем вопрос Сергею Некрасову…
– Мне сейчас на обоих сложно… Если не трудно, можно водички принести?
– Ага, вот еще вопрос… от девушки… «Неужели я этого парня видела вчера по телевизору? Родители просто плакали…»
– Это был другой, – отнекивается Серега. – Извращенец какой-то в золотых трениках. Встретил бы, запинал безжалостно.
Он приглаживает волосы: адских блесток уже почти не видно.
А Макс читает дальше:
– Теперь у Крис спрашивают. «Почему некоторые песни как бы от лица мальчика, а другие – от лица девочки? И в чем разница?» Хороший вопрос. Присоединяюсь.
Крис прекрасно знает, о чем ее спрашивают. Как будто она сама об этом не думала? Конечно, думала. И ответ у нее давно готов:
– Мальчики-девочки, простите. Всех люблю, но ничем не порадую. Гендерный переход – не наша тема. Разница чисто техническая: феминитивы всегда длиннее, иногда лишний слог в строчку не вписывается.
Макс кивает, хотя и не верит. Снова трогает экран. Кажется, расставляет ответные реакции. Читает опять:
– Вопрос к Маше. «Для тебя это важно – быть в маске? Ты не снимешь ее на минутку?»
– Не сейчас, – говорит Маша, глядя в сторону.
– «А если мы за это отдельно задонатим?» Прости, Маш, это не я, это они спросили. Блин, зря я это прочитал…
– Ну почему… почему же… нам правда сегодня нужны деньги… нам иначе из Москвы не уехать. Крис, прости. Пусть люди донатят. В общем, вот…
С этими словами она снимает свою черную масочку.
Над залом пролетает дружный вздох. Кто-то даже вскрикнул. Некоторые захлопали в ладоши. Но сразу две или три парочки поднялись со стульев и пошли к выходу, не оглядываясь.
Нервные люди.
– Маш, ну что ты? – шепчет Крис в отчаянии. – Надень…
Но вместо этого Маша прикрывает глаза рукой, как будто боится света. Нет, она ничего не боится. Просто она страшно устала. Ее нервы натянуты, как струны.
– Теперь вы тоже это видели, – говорит она в микрофон. – Не забудьте… о своем обещании…
Это странно, но телефон в руках у Максима уже несколько раз принял сообщения от банка.
– Спасибо, – говорит Маша. – Не уходите. Я не хотела вас пугать. Просто… я вот так живу. С одиннадцати лет. Вначале я боялась смотреть в зеркало. Мне и сейчас страшно. Мне кажется… мне кажется, что там кто-то другой. Как в песне Крис… там какой-то злой человек, вместо меня… и рано или поздно он меня убьет. И мне никто не поможет. Вот чего я боюсь…
Маша умолкает. Но люди вошли во вкус. Им нравится, когда девушки на сцене толкают нелепые телеги. Ну и в самом деле, это же стрим. Эми Уайнхаус зашла по этой дорожке слишком далеко, но кто ее помнит?
– Давай дальше, – просит кто-то. – Это же стрим… давай, отжигай…
– Ну да. Это стрим. Кому нужны песни? Вот если я сдохну здесь, на сцене, вот тогда вы меня запомните… может, и надо сперва умереть, чтобы тебя заметили…
– Маш, прекрати, – говорит Крис. – Специально для зрителей: трэш-контент в РФ запрещен.
– Окей. Больше не буду… жаловаться. Сейчас мы сыграем ту самую песню, которую мы когда-то продали Веронике на «Интеркосмос». Продали вместе с моим голосом. Но она все равно наша. Если кто смотрел вчера конкурс, вы ее узнаете… Сергей, дай мне текст…
Растерянный Серега протягивает ей телефон.
У Крис дрожат руки. Она едва не роняет медиатор. Еще никогда она не волновалась так сильно.
Она немного успокаивается, когда слышит Машкин голос. С девочками такое бывает. С мальчиками – реже.
You are my sunshine.
Whatever they say, the darkness will not last forever.
It could be my prayer.
It’s turning me on.
It’s turning me on
аnd my heart’s beating faster
and faster.
It seems like we are on the verge of disaster.
Даже если этот текст криво перевели нейросети, что-то он все-таки означает, что-то важное. Потому что умные студенты в первых рядах сидят, раскрыв рты.
Маша поет без акцента, хотя не так уж хорошо знает английский. Просто у нее абсолютный слух.
И все же второй куплет ей хочется спеть по-русски. Пусть идут к черту звездные конкурсы, актуальные тренды и перспективные рынки. Песни о любви нельзя продавать за деньги. Их можно только дарить тому, кого ты любишь:
Ты мое солнце.
Крис играет, не чувствуя пальцев. Ее сердце бьется часто-часто. Эта песня как раз про них про всех. Про лучших друзей, которые чуть не расстались навсегда. Про музыкантов, к которым вернулась их музыка. Кто бы что ни говорил, тьма не может длиться вечно.
Зал взрывается аплодисментами. Это значит, что песня кончилась.
Крис смотрит на Сережку. Тот опускает глаза. И смущенно улыбается. Он тоже знает, о чем эта песня.
Но и это еще не все.
Маша по-прежнему держит микрофон в руке, когда Макс порывисто поднимается на ноги, едва не опрокинув кахон, и подходит к ней.
– Маш, ты чудо, – говорит Максим. – Я всегда хотел тебе сказать… с самого первого
