Его сладкая девочка - Аля Драгам
Дрова есть, но пока относительно тепло. Скоро грянут морозы, и тогда придется купить. Поэтому и сейчас, превозмогая тошноту, я старательно леплю куличики с девочкой Соней. Даша, как взрослая, возится с Маруськой на шаг в стороне.
Я думала, она будет задавать миллион вопросов, готовилась к ним, но она кремень. Сложила в своей головке всё.
Милка приезжала всего раз. Но зато звонит каждый день. В ближайшее время предстоит поход к врачу. Давно пора уже. Живот все еще плоский, только присмотревшись можно увидеть. Будто переела. Ничего не болит, не тянет. Единственное напоминание о беременности — жуткая тошнота. Кроме геркулеса ничего впихнуть в себя не могу. Но он вроде как полезный. Милка в свой единственный визит привезла витамины, стараюсь их принимать с кашей. Поодиночке так и норовят выскочить обратно.
Пользуясь тем, что Софочка отвлеклась на за́мок Даши и Маруськи, открываю телефон и читаю.
«На 15 неделе беременности активно формируются структуры головного мозга. Появляются зачатки извилин, нервные клетки продолжают деление и начинают координировать действия ребенка»
Скоро и я смогу увидеть своего отважного малыша. Он уже похож на маленького человечка, я видела фотографии в интернете.
«Записала тебя на следующую неделю. Вторник. Приеду утром, посижу с мелкотой».
Улыбаюсь. От всей прошлой жизни осталась одна Милка. Моя верная любимая подружка.
Я еще в больнице недоумевала, куда пропала Нина. Только потом узнала, что с ее номера звонил Антон, и Мила заблокировала их. А больше попыток связаться она не делала. Хотя в соцсетях могла бы написать. Если бы захотела. Но не так и много мы общались.
Про визит Егора она, кстати, не сразу, но тоже рассказала. Опять деньги. Помешаны они на них что ли? В их мире все изменяется размером счета. У кого больше, тот и достоин.
Я так и не поняла про какую-то расписку, мне её никто не давал. Сделала вывод, что подружка чего-то не услышала.
Начинает сыпаться снежок. Первый в этом году. Завороженно смотрю наверх. Снежинки летят и сразу тают. Сколько они живут? Пару секунд? Но успевают подарить радость людям.
— Давайте домой, а то замерзнем.
Собираю игрушки, и беру младших за ручки. Соня не первый раз у нас дома, ей нравится играть с девочками. Пока ее мама устраивает личную жизнь. Пусть хоть кому-то повезет.
Разогреваю овощной суп, кормлю детей. Включаю им мультик на телефоне. Знаю, что за столом нельзя, но слабость берет верх, и я, развалившись, сижу на стуле рядом.
Покончив с обедом, малышки принимаются рисовать, а я открываю почту, чтобы переписать новые задания. Закрыв письма, бездумно листаю новостную ленту. Зачем-то нажимаю новости региона и…
Зачем я сюда полезла?!
«Сын Александра Керро объявил о помолвке. Наконец-то Егор представил обществу свою невесту. Светлана Бинковская, дочь…»
Дальше не читаю, пытаясь закрыть выскочившее фото.
— Ксюш, это Егор?
Дашка напряженно сопит, глядя через плечо.
— Слезь, Даш, упадешь.
— Это из-за неё он нас выгнал?
— Нет, малышка, что ты. Мы сами ушли. У него своя семья, а нас он… он просто нам помог.
— Мила сказала, он плохой. Но он хороший, Ксюш. Его, наверное, заколдовали.
Наверное. Все эти дни я запрещала себе думать о нем. Сначала потому, что обманул. Потом… потом царапнуло, что не стал бы он искать Милку, но вспомнив его бабушку, загнала свою боль подальше. Человек удивительное существо: привыкает ко всему. Даже к боли. Она не проходит, но притупляется. И вот ты уже можешь улыбаться, радоваться мелочам, и только ночами выть, кусая подушку.
Ночь — самое тяжелое время для тех, у кого болит. И самое прекрасное для тех, кто любит.
В понедельник пеку блинчики, подпевая модную песенку. Слова прерываются стандартной мелодией.
Тетя Зоя? Еще один человек, которому я оставила новый номер. Ивану пыталась, но он только промычал в трубку, чтобы оставила его в покое.
— Теть Зоя, здравствуйте! Как Вы?
— Ксюша, деточка, — она всхлипывает, а я понимаю, что случилось плохое. — Приезжай. Иван разбился.
***
Что должен чувствовать человек, глядя на мертвого мучителя? Радость? Удовольствие? Страх?
Нет. Даже странно.
Меня не хотели допускать, узнав о положении. Но видя, что не плачу и не истерю, проводили в морг. Холодно. И запах… больше ничего.
Под простыней лежит чужой человек. Нет, я знаю, что это Иван. Узнаю́ его. Но он… он чужой. Белый такой…
Прикасаюсь к ледяной руке. Зачем? Может быть, чтобы убедиться, что он не вскочит и не сорвет свой страшный ремень?
Меня не пугает даже, что нет полголовы. Я туда не смотрю. Странным образом лицо практически не пострадало. Сейчас, перед вечным покоем, он кажется даже красивым. Без своей маски злобного чудовища.
— С Вами всё в порядке?
— Да.
Нарушать тишину не хочется. В этом месте она не давит даже. Просто тишина и покой. Вечный.
Жуткое слово. Словно стоишь лицом к лицу перед этой вечностью. И она смотрит на тебя сквозь тусклые окна.
Я не чувствую ничего. Выполняю действия на автомате. Опознание, подпись.
Кто-то из коллег подвозит до дома. Дом… я так давно здесь не была…
Милка, приехавшая после звонка, отвела девчонок тете Зое, а сама успела вытащить весь мусор и уже намывает полы.
— Ну вот. Сейчас закончим с уборкой, и сможете здесь жить. Как ты?
—Никак. Может такое быть?
— Наверное. Шок? Похороны когда?
— Не знаю. Там, — машу рукой назад, — сказали, что сами всё сделают.
— Завтра к врачу, помнишь?
— Помнишь, Мил. Помнишь…
Домываем дом вместе, и я прошу подругу остаться у меня. Девочки ночуют у соседки, я их заберу утром. Надо еще как следует прогреть дом. Иван, как оказалось, не жил здесь больше двух недель.
Готовлю завтрак, чтобы к приходу Милы с девчонками поставить на стол, когда раздается стук в дверь.
Опять по вопросу похорон? Вытираю руки и иду открывать.
Смотрю на статную женщину. Я ее раньше никогда не встречала. Не сразу замечаю двух мужчин за ее спиной.
— Здравствуйте! Самойлова, органы опеки и попечительства. Могу я видеть Дарью Ивановну и, — читает на листе, который в руках, — Марию Ивановну?
— Они, — руки начинают дрожать, —
