Фонарики желаний - Глория Чао
Мои родители уже в магазине, и я пишу им, что сегодня приду поздно. Я одеваюсь, чищу зубы (и уже не с таким гнетущим чувством смотрю на своё отражение), а потом собираю всё необходимое: благовония, принадлежности для уборки и что-нибудь, что можно принести в жертву, – в данном случае пара апельсинов и небольшая стопка ритуальных денег[39].
Уже на пути к выходу, возле полки с обувью, я вижу сложенный небесный фонарик. Явный знак судьбы. Я убираю его в рюкзак вместе с каллиграфическим набором Найнай и проверяю, взяла ли с собой зажигалку. В Китае нет традиции запускать фонарик, навещая могилу покойного родственника, но это будет моя личная традиция.
До кладбища идти пятнадцать минут. Бабушкину могилу я нахожу не сразу, потому что была там всего два раза – в день похорон и на Цинмин (китайский день поминовения усопших). У меня перехватывает дыхание, когда я вижу, что её надгробный камень грязный. Я быстро достаю тряпку и начинаю его оттирать. Мы убирались на могиле в апреле, на Цинмин, но с тех пор прошёл уже не один месяц.
Когда продолговатый прямоугольный светло-серый камень начинает блестеть чистотой, я поджигаю благовония и кланяюсь – один раз, другой, третий. Апельсины я кладу сбоку, потом нахожу огнеупорный горшочек, в котором можно сжечь ритуальные деньги.
Я не говорю вслух (это всё-таки было бы слишком странно), но обращаюсь к Найнай мысленно. Я говорю ей, что магазинчик закрывается, и спрашиваю, действительно ли она этого хотела – не потому, что не верю родителям, а потому, что у меня это до сих пор в голове не укладывается. Всё то добро, что мы могли сотворить, те желания, которые мы могли исполнить… как уложить в голове потерю всего этого? И что делать потом? Кем я стану, если у меня не будет магазина? Если не смогу исполнять желания?
Я смотрю, как догорают ритуальные деньги, и тут откуда-то сбоку прикатывается персик и ударяется о мою кроссовку. Я с любопытством оглядываюсь.
Выше на склоне холма я вижу мать и дочь, которые тоже приносят жертву для кого-то близкого. Не могу разглядеть их лиц, но, похоже, девочка ищет что-то на земле. Я подбираю персик и торопливо иду к ним. Подойдя ближе, я вижу, что это семилетняя Вивьен Лау (которая на фестивале Циси пожелала увидеть то место, которое дедушка называет домом) и её мать Кэндис.
Я протягиваю персик Вивьен.
– Его ищешь?
Она отвечает беззубой улыбкой.
– Да! Апо их очень любила!
Значит, она, как и я, пришла навестить бабушку.
– О, спасибо, Лия́! – с облегчением говорит Кэндис. – Вивьен всегда настаивает, чтобы мы принесли с собой персик. Она бы так расстроилась, если бы мы ничего не оставили Апо!
Кэндис и Вивьен переехали сюда всего год назад, так что я не очень хорошо их знаю, но они иногда приходят на фестивали и изредка заглядывают в магазинчик.
– А, ты тётя с желаниями! – говорит Вивьен, показывая на меня.
Я смеюсь.
– Классное прозвище, спасибо.
Кэндис улыбается дочери.
– Да, тётя с волшебными желаниями. Помнишь, я рассказывала тебе про Агуна и то, как он однажды загадал желание на фонарике?
Вивьен вскидывает руки.
– Мы поэтому сюда и переехали!
«Иногда волшебство приходит само», – думаю я, потому что не могу вспомнить, о каком желании они говорят.
Но потом смотрю на могилу и вижу, что там похоронена Лам-апо, жена Лам-агуна. Он был первым, чьё желание исполнили мы с бабушкой.
– Подождите, а чего пожелал Лам-агун? – спрашиваю я, по-прежнему не сводя глаз с имени Лам-апо. Это не может быть то самое желание, которое исполнили мы. Я не вижу никакой связи.
– Прозвучит смешно, но он скучал по дому, Макао. Он был в таком отчаянии, что даже запустил фонарик, на котором написал желание – почувствовать вкус родного дома. Даже сейчас, рассказывая эту историю, он подчёркивает, что не верил, что оно и правда исполнится! – Она смеётся. – А потом каким-то чудом под его дверью оказалась листовка с рекламой ресторана кухни Макао! С его любимой едой, минчи! Удивительно, правда?
– Едва ли не слишком хорошо, чтобы быть правдой, – совершенно невозмутимо (надеюсь) отвечаю я. – А как это связано с вашим переездом?
– Когда он попробовал «родной вкус», его взяла такая ностальгия, что он позвонил мне. – Поколебавшись, она продолжает:
– Я тогда была не в лучших отношениях с родителями. Мы уже какое-то время не разговаривали. Но этот звонок перерос в несколько других, потом в извинение, потом они пришли в гости. Через несколько лет, когда наши отношения улучшились, мы с семьёй решили переехать сюда – причин было несколько, и одна из них – чтобы Вивьен лучше узнала Апо и Агуна. Мы не знали, что бабушке оставалось жить совсем немного, но сейчас я очень рада, что Вивьен успела с ней пообщаться.
У меня на глаза наворачиваются слёзы и не желают никуда уходить, сколько бы я ни моргала.
– Прости, – извиняется Кэндис, подумав, что я вспомнила о своей бабушке. – Соболезную твоей утрате.
Она лишь наполовину права. Потому что – да, я думаю о Найнай, но ещё и о том, что мы и представить не могли, как далеко зайдёт один наш добрый поступок. Это казалось такой мелочью – подарить Ламу-агуну радостный момент, на который мы не потратили бы много времени и сил. И из этого по принципу домино вышло настоящее чудо? Я всегда знала, что мы с Найнай творим волшебство, но даже не представляла какое.
Кэндис улыбается.
– В общем, спасибо тебе, Лия́, за тот фонарик желаний! Как я сказала, всё произошло довольно смешно, но наша семья очень благодарна тебе и твоему магазину.
Я киваю, потом утираю глаза.
– Я сегодня принесла фонарик, чтобы запустить его в честь Найнай. Хотите запустить со мной?
– Ой, мы не можем… – начинает было Кэндис, но Вивьен кричит:
– Да!
– Нет, милая, мы не должны вмешиваться… – опять начинает Кэндис, но на этот раз перебиваю я:
– Я с большим удовольствием запущу фонарик вместе с вами.
Я иду за своим рюкзаком, и мы встречаемся посередине между двумя могилами. Я пишу на фонарике оба наших желания (покоя и счастья для наших бабушек), а про себя проговариваю ещё одно для Найнай: чтобы она увидела, сколько добра сделала миру, пока была здесь.
Мы с Вивьен запускаем фонарик вместе, держась за разные уголки. Его подхватывает ветер и уносит всё выше и дальше, а
