Укрощение рыжего чудовища - Дарья Волкова
А жизнь повторных шансов всё никак не давала. Когда Тихон вернулся из реабилитационного центра, такая гнусь из него полезла, такая мерзость, так себя вёл безобразно, что, когда после очередного окрика отцовского сын, закинув на плечо спортивную сумку, хлопнул дверью родительского дома – Аристарх Петрович только перекрестился облегчённо. Впрочем, спустя час вздохнул с облегчением, когда старшая дочь, Нина, пришла домой и хмуро сообщила, что Тихон собрался пока жить у тренера.
Нина была единственной, с кем Тихон поддерживал хоть какие-то отношения. Они с самого детства были не разлей вода, разница в два с небольшим года, схожие характеры, и внешне почти как близнецы. Дрались, бывало дело. Но в то же время Тихон квасил носы особо недогадливым Нинкиным ухажёрам, а она писала за него сочинения. Так было до лета, когда Тихона забрали в реабилитационный центр. И потом только на ее письма он отвечал, фотографию из армии ей прислал и только с Ниной разговаривал толком, когда вернулся. Впрочем, младшие София и Лиза не понимали еще, что происходит в семье. Чувствовали, что что-то нехорошее. И Аристарх Петрович понимал, что это он виноват в раздоре. И как дальше жить-то? Как наставлять паству, если у самого под боком такой пожар?
Известие о том, что Тихон ушёл в армию, принесло облегчение. Может быть, хоть армия его перевоспитает? Оценить результат не получилось – домой Тихон из армии не вернулся. Обосновался в Москве – информация поступала всё от дочки Нины. Известию этому Аристарх Петрович слегка и малодушно, но обрадовался. Но это было вначале. А потом чувство вины стало давить на сердце всё сильнее. Душно. Тяжело. Обречённо.
Известий от Тихона почти не было. Иногда он звонил Нине, и только. Жив-здоров-работает. Всё. А потом вдруг приехал на иностранной машине с водителем. Вышел из автомобиля с полными руками пакетов. Аристарх смотрел на сына молча. А тот сгрузил подарки у порога и усмехнулся.
– А вы всё нищенствуете? Эх, батя, батя… На вот… – полез в карман куртки за кошельком, зашелестел купюрами. – Ты, если чего надо, звони, вот номер. – К купюрам протянул бумажку с написанными от руки цифрами. – Я теперь денег много зарабатываю, помогу тебе младших на ноги поставить…
Но тут Аристарх Петрович почувствовал сильный запах спиртного и взвился. Полетели в стороны купюры. Бас Аристарха Петровича был слышен на всей улице. Тихон сел в машину, и она с рёвом умчалась. Аристарх стоял, прислонившись к косяку и держался за левую половину груди – сердце немилосердно жгло огнём, кололо. За его спиной тихо плакала Серафима Андреевна. София и Лиза молчали, потрясённые. И только Нина хмуро собирала разлетевшиеся по всему двору разноцветные деньги.
Ночь Аристарх Петрович провёл без сна, на коленях перед престолом в храме. Просил у Отца Небесного наставления в своём мирском долге и пути отца собственного сына. Как жить дальше? Что делать?
Оказалось, что уже стемнело. Кто-то включил лампу на тумбочке. Прошёл почти час. И что было самым настоящим чудом – за всё время исповеди отца и сына Тихих у их своеобразного «духовника» ни разу не зазвонил телефон. Как будто все внезапно забыли о заведующем травматологическим отделением. Это ли не диво?
Еще бы спина так не ныла – Самойлов только сейчас осознал, как затекла поясница. И еще попутно обратил внимание, что во время беседы отец и сын держались за руки. Да уж, наверное, он всё же лишний, и теперь им надо побыть вдвоём. Глеб Николаевич и так совершенно неожиданно и непрошено оказался свидетелем их долгожданного примирения. Но с другой стороны, у него есть собственный сын. И он тоже натворил глупостей, пусть и не столько, сколько Тихон Тихий.
Самойлов кашлянул.
– Да уж, Тихон… Слушал я тебя и думал, что пуля в плечо – это при твоём характере ты еще легко отделался. И, кстати, раз уж разговор зашёл… Обязан сказать, так что уж прошу меня теперь выслушать.
Отец и сын посмотрели на доктора.
– Причиной, спровоцировавшей падение и, как следствие, вызвавшей смещение пули, и то острое состояние, которое за этим последовало – стал удар. Удар, который нанёс… мой сын. Если серьёзно, то ты, Тихон, имеешь полное право по закону предъявить претензию об ущербе здоровью и временной утрате трудоспособности.
Тихон что-то хотел сказать, но Глеб Николаевич не дал.
– Подожди. Я не закончил. Хочу, чтобы ты кое-что для себя уяснил, прежде чем мне ответишь. Ты несколько лет ходил с бомбой внутри, ты это понимаешь? По краю ты ходил, по самой кромке. Любое падение могло спровоцировать то, что случилось позавчера. Ты мог банально поскользнуться. Тебя могли нечаянно толкнуть. Тебе было достаточно просто не слишком удачно упасть, чтобы пуля сместилась и пережала артерию. Думаю, это был только вопрос времени. Как ты вообще себя сохранил с твоим-то буйным характером, я понять не могу? – Заведующий отделением покачал головой. – Везучий ты, видать, очень. Ведь это дело одной секунды: ты поскользнулся или тебя толкнули, ты неудачно упал на плечо – и всё. И какова вероятность, что рядом с тобой окажутся люди, которые быстро поймут, что с тобой произошло? Поймут, среагируют, смогут организовать медицинскую помощь? Думаю, она близка к нулю. Тебе невероятно повезло, что тебя ударил врач. И что это произошло в двух шагах от хирургического корпуса. Конечно, Колька виноват. Но это по закону. А по совести он тебе жизнь спас.
Ответить Тихон
