Укрощение рыжего чудовища - Дарья Волкова
– Не вдруг! – В исповедь отца вклинился Тихон. Пришла его очередь.
Он с какого-то момента стал стыдиться отца. И он остро хотел, чтобы у него батя был, как у Славки Ракитянского – пусть бывший комсомольский работник, зато сейчас уважаемый человек, весёлый, и, главное, всё понимает! Или уж тогда лучше, как у Ваньки Тобольцева – вовсе без отца. Правда, мамаша у Ваньки жуть полная. Именно она написала на Тихона заяву в милицию, что Тихий разбил в кровь лицо ее сыну. И ей ведь не объяснишь, что Ванька сам просил научить его давать сдачи. И тупо пропустил слева.
А Тихона никто не слушал. Потому что с учителями – огрызается. Оценки – хуже некуда, за исключением физкультуры, математики и эпизодами – физики. Хвалит его только тренер по греко-римской борьбе. А это не аргумент.
Над Тином смеялись: называли «попович» – он зверел. Бил морды. Никому не спускал. А в глубине души хотел, чтобы отец был нормальным. Обычным. Как у всех. И чтобы достаток был в доме. Чтобы праздники нормальные – как у других ребят. Пусть бы даже пил лучше, чем все эти посты, службы. Но это была мечта из разряда несбыточных. Все так, как есть, и тут уже ничего не изменишь. У него отец – поп. А сам Тихон – попович.
Только в тренировочном зале он забывал об этом. Там он был личностью. Его руки, ноги наливались уверенной силой. Он становился хозяином собственной жизни. Он сам решал свои проблемы. Как он захочет, так и будет. Захочет – и станет чемпионом. Сначала по области. Потом в Москву поедет. И там всех победит. Он всерьёз верил, что станет знаменитым спортсменом. И у него получалось. Тренер говорил, что у Тихона есть способности, и Тихон в это верил. Он мечтал вырваться из чуждой ему атмосферы. Быть самостоятельным. И чтобы никаких постов, разговоров о праведности, чтения Евангелия, присутствия на богослужениях. Он ненавидел всё это. И страстно мечтал уйти из дома. Мать с сёстрами, конечно, будет жаль, но он так задумал…
Тогда он еще не знал, что многое в жизни гораздо сложнее, чем кажется на первый взгляд. И что горячо любимая им секция греко-римской борьбы была не только спортивной организацией, но и прикрытием для не совсем законных дел. Крепкие ребята-борцы под руководством тренера помогали нужным людям из криминального мира. Что конкретно они делали, Тихон узнать не успел. Ему предложили – в весьма завуалированной форме – встать в их строй и откушать романтики ночной опасной жизни города. Ну и материальное положение поправить заодно. Разумеется, он согласился, ко всему прочему его тренер был хорошим психологом, знал, как и что предложить.
Дело ему поручили пустяковое, чтобы проверить на что годен: стоять на стрёме, пока другие снимают колёса с машины. Но такое уж у Тихона было везение, что на первом же деле его и повязали. И тут всплыло всё. И заявление матери Ваньки Тобольцева. И характеристики из школы. И много чего другого, включая поведение Тихона во время следствия.
Конечно, Тихон не знал тогда, сколько порогов обил отец, чтобы было принято решение не отправлять Тихона в воспитательную колонию для несовершеннолетних. В памяти отчётливо всплывало бледное лицо отца. Сам в чёрном подряснике, без креста, а лицо белое. И волосы. И борода. Поседел враз, а раньше только проседь редкая. Поседел после того, как Тихона Тихого, единственного сына отца Аристарха, настоятеля храма святых Марфы и Марии, отправили в реабилитационный центр для подростков. По закону на оформление в такие центры требовалось согласие самого подростка. И Тихон его с удовольствием дал, проорав отцу, что куда угодно готов, лишь бы вон из постылого отчего дома.
Сначала в центр его определили на полгода. Потом продлили срок еще на полгода. Тихону объяснили, что это родители настояли на продлении срока его пребывания в центре. Ну да, конечно. Так будет лучше. И не сказать, чтобы в центре было так уж плохо. На душе Тина было плохо. Очень. Он не любил вспоминать это время. Словно замороженный тогда был. Ничего не хотелось. Словно лишили его чего-то важного. Возможности дышать. Или любить. Быть с теми, кто был нужен. И кому не нужен оказался он сам.
Из реабилитационного центра Тихон вернулся домой и понял, что может быть еще хуже, чем было в центре. Он увидел глаза родных, которые стыдились его. Это было мучительно, он чувствовал свою вину. Но Тихон был слишком молод, слишком озлоблен, чтобы дать этому сознанию прорасти в душу. И он ушёл из дома, его приютил на пару месяцев тренер. За повесткой в армию Тихон Тихий пришёл самолично, весьма ошарашив военкома.
С армией ему повезло. Несмотря на год пребывания в реабилитационном центре, его взяли во внутренние войска, в легендарный ОДОН – сыграло роль то, что он здоровый, крепкий, борец. Служил в Балашихе, сто десять километров всего до Коломны. Хотя Тихону на это было плевать – ощущение дома он сознательно вытравливал из себя. И, несмотря на то, что в армии было непросто, по сравнению с годом, проведённым в реабилитационном центре – даже хорошо. В смысле, нормально. Понятно. А еще он вырос, повзрослел и задубил шкуру. Теперь попробуй подступись.
После демобилизации Тин даже не показался в Коломне. Сразу в Москву. Там его уже ждал перебравшийся туда его бывший тренер. В столице закрутились дела серьёзные и интересные.
Его пристроили в состав охраны к представителю того непонятного сословия на стыке бизнеса и криминала, которое вылупилось тоже на стыке тысячелетий и цвело пышным цветом не одно десятилетие. Звали этого представителя Леонид Лидман, и рыбу он ловил в самых разных сферах, но официальным прикрытием служил ему ресторанный бизнес. Тихон в свите у Лидмана прижился. Выглядел Тин уже тогда весьма внушительно и даже угрожающе, одним лишь внешним видом отпугивал – брился налысо, как привык в армии, да и за время службы накачал приличную мускулатуру. И борцовские навыки никуда не делись. Хозяин был им доволен, напарники уважали. Только с оружием у Тихона никак не складывалось. Несмотря на армейский опыт, при мысли, что придётся стрелять в живого человека холодок пробегал. В борьбе как-то честнее.
Да только так и не пришлось Тихону
