Не дразни меня - Ольга Сергеевна Рузанова
- Как он сдох, Адам? - вдруг резко переводит тему.
- Это не мы.
- Я понимаю, - проговаривает спустя пару секунд, - Вы бы не стали повторяться, верно?
- Верно, - цежу, чувствуя, как мгновенно вскипает кровь, - Мы не стали бы вообще об него мараться. Он прекрасно справился сам.
- Безутешная вдова требует экспертизу.
- Пусть делают. Мы не имеем к этому никакого отношения.
- С девчонкой твоей что? Разные слухи ходят...
- Ничего. Она возвращается в семью. Я обещал, что отпущу, как только помрет ее отец.
- И что?... Прям отпустишь?
Приглушенная на время спиртным и похмельем тупая боль снова разливается в груди. Она предатель. Предатели не заслуживают понимания и прощения.
- Да.
- Не руби с плеча. Потом жалеть будешь.
Отключаюсь и отбрасываю телефон в сторону. Закрываю глаза сгибом локтя. В ушах тут же ее истерические выкрики звенеть начинают.
«Ублюдок... Убийца... Сдам московским»
Нет. Жалеть я точно не буду. Она была и остается Турчатовой. Пусть живет и чтит память любимых брата и отца и проклинает Литовских. У них это, видимо, на генном уровне заложено.
Наш брак с уродливыми вводными данными заранее был обречен на уродливый финал.
Чувства не в счет - я просто заигрался.
Глава 48
Ярослава
Похороны забрали последние мои силы.
Было очень много народу. Папины партнеры, друзья и даже одноклассники, которые с выпуска в школе ни разу с ним не встречались.
Приехали родственники с Запада и из-за границы. Мамины сестры и тетушки, племянники и племянницы, с которыми я не знакома.
Была пресса, блогеры и недоблогеры фотографировали его в гробу и тут же на своих каналах выдвигали собственные версии.
Мама плакала, причитая, что нет в жизни справедливости, что сила не в правде и законе, а у тех, у кого больше денег.
Я опустошена. Раздавлена в крошево.
- Поднимись к себе, - шепчет она, остановившись надо мной.
Я полулежу в кресле в гостиной без сил даже скинуть туфли. От седативных, что дает мне мама притупились боль, скорость реакции и острота восприятия. Внешние раздражители почти не раздражают.
- Некрасиво, Ясь.... - шипит, не размыкая губ, потому что на диване за её спиной разместилась родня из Казани.
- Ухожу, - поднимаюсь на ноги и плетусь на выход.
На панели из красного дерева установлен перетянутый черной атласной лентой портрет отца. Даже сейчас в его направленном на меня взгляде нет одобрения. Я продолжаю разочаровывать его и после смерти?
Поднимаюсь по широкой лестнице и, оказавшись в своей комнате, наконец, снимаю туфли. Три шага, я и падаю на кровать.
Поспать бы, но чувствую, не получится. Уже четыре дня не получается ни расслабиться, ни отдохнуть. Нахожусь в каком-то анабиозе. Все происходящее воспринимается как тягучая, липкая, растянутая во времени субстанция.
Понимаю разумом, что так не навсегда. Шок пройдет, и я окажусь лицом к лицу с новой реальностью. А пока.... пока просто муторно.
Пора прекращать пить успокоительные.
Набираю полную грудь воздуха и медленно его выдыхаю, а затем поворачиваю голову и смотрю на сваленные в кучу чемоданы с моими вещами.
Их привезли от Литовских два дня назад.
Мне дали вольную.
Сильно зажмуриваюсь. Слез нет, потому что внутри пустыня. Они вышли в первые сутки после аварии, а потом там всё высушило.
Перевернувшись на живот, прячу лицо в подушке. Не хочу об этом думать! Не хочу, нет сил!
Не хочу сейчас гадать, кто прав, а кто виноват. Не хочу знать, кто лжет.
Мне нужно хоть немного покоя!
В дверь коротко стучат и сразу входят. По шагам и запаху еды понимаю, что это мамина новая кухарка Ирина.
- Ясенька, поешьте немного.
- Я не голодна.
- У вас стресс и нет аппетита, но это не значит, что вы не голодны, - проговаривает женщина терпеливо.
- Я поем. Оставьте. Спасибо.
Она уходит. Я долго лежу, не шевелясь. Как только закрываю глаза, перед мысленным взором встает лицо лежащего в гробу покойного отца.
Желтоватая восковая маска и презрительно поджатые губы, будто он не уважает ни одного из пришедших проститься с ним.
А ещё сложенные на груди руки. Левая кисть из-за перелома была вывернута немного неестественно. Я не знаю, почему этот момент запечатлелся в памяти особенно ярко.
Чуть позже, когда за окном становится совсем темно, дверь открывается, и в комнату входит мама. Зажигает верхний свет и подходит к окну, чтобы опустить жалюзи.
От неё пахнет духами.
- Не спишь?
- Нет, - отзываюсь охрипшим от долгого молчания голосом.
- Я скажу, чтобы Ирина принесла тебе снотворное.
- Не надо....
- И тебе нужно поесть, - смотрит на нетронутый ужин, а затем переводит взгляд на неразобранные чемоданы.
Молча заламывает бровь.
Я должна была заняться этим накануне похорон?...
- Зачем ты рассказала всем, что на папу было совершено покушение? - спрашиваю негромко.
- А разве не понятно? - удивляется мама, - Чем больше людей будут знать о том, что его убили, тем лучше для нас.
- Экспертиза ещё не готова.
- Они её купят, я уверена.
Повернувшись набок, наблюдаю за тем, как она усаживается на край кровати и разглаживает юбку на коленях.
- В прошлый раз не покупали, - намекаю на смерть Марата.
- Обстоятельства изменились. Сейчас они предали оказанное им доверие. Такое не прощается.
«Все вышло так, как мы хотели. Ублюдок сдох. Выдыхай, брат»
Поэтому Адам был так напряжен в последнее время? Они с Яном готовились к убийству? Поэтому пропадал ночами?
- Что ты будешь делать, если они купят экспертизу?
- Потребую вмешательства московских, - обещает запальчиво, - Они обязаны поддержать нас и не позволить, чтобы Литовские отобрали все, что осталось от твоего отца!
- Им ничего не нужно. Они только его ненавидели.
- Они всех нас ненавидят!...
- Нет, - смеживаю веки, потому что яркий свет режет глаза.
У Адама не было ко мне ненависти. Все, что угодно, только не ненависть. Может, даже любовь, но недостаточно сильная для того, чтобы сдержать данное мне слово.
- Если потребуется, мы поедем в Москву, Яська. Литовских пора прижать. Пусть отвечают за то, что сделали.
- Я не хочу...
- Кстати, где Ленька? Ты знаешь?... - неожиданно меняет тему.
Пульс за секунду разгоняется до ста. Живот сводит.
Это ведь он
