К востоку от Евы - Ида Мартин
Мечи действительно оказались очень тяжелыми, и мы плясали вокруг них не менее четверти часа. Только здесь было все по-честному. Алик – жилистый и натренированный, у меня больше мышечной массы, однако мы справились с разницей в одну минуту. Я успел первым.
Мышцы уже болели, на плечи давила свинцовая тяжесть, ноги гудели от напряжения, но теперь нужно было заставить опуститься веревочный мост, подвешенный на деревьях. И казалось, что единственное правильное для этого решение – перерубить удерживающий его канат. Мой соперник взмахнул мечом, покачнулся от тяжести, поэтому удар по веревке получился слишком слабым, и Алик снова поднял меч.
Я тоже поднял свой, но размахиваться не стал. Просто опустил острым ребром на веревку и принялся пилить, как сырой стейк ножом.
Мой мост свалился вниз так резко, что я шарахнулся и, потеряв равновесие, шлепнулся на настил. Увидев это, Алик принялся размахивать мечом как заведенный – откуда только силы взялись.
Я понимал, что стоит ему только встать на мост, как он меня обгонит в два счета. И в этот миг во мне вдруг вспыхнул настоящий азарт. Уже потрачено столько сил и нервов, что я просто не мог себе позволить проиграть!
Мост был длиной около десяти метров и скорее напоминал гамак. Он раскачивался из стороны в сторону, ноги путались в провисающих под тяжестью тела веревках. Я чувствовал себя мухой, пытающейся высвободиться из паутины. Наверное, зрелище было комичным, но во мне все больше вскипала злость. Я лез и обещал себе, что никогда в жизни не дам втянуть себя в подобную авантюру, ругал последними словами брата и всех любителей подобного экстрима. До финальной кнопки на дереве я добрался, когда Алик был на середине своего моста, нажал ее, и по всему лесу прокатилось завывание трубного рога, означающее окончание игры.
Потом я спустился на землю и забрал из рук директора лагеря, изображавшего Властелина времени, тот самый огонь, ради которого мы лазили по лесу все эти пять дней.
Вокруг меня сразу образовалась толпа, все поздравляли, даже Вера с Ларой кинулись мне на шею и чуть не зацеловали до смерти.
С Аликом мы пересеклись чуть позже, когда первая волна восторгов улеглась и нам объявили, что через час приедут автобусы, чтобы отвезти нас в дом отдыха, где пройдет награждение победителей.
– Твоя фамилия тебе очень подходит, – сказал Алик, с трудом сдерживая гнев.
Туман в его глазах сгустился до белого, волосы свешивались на лоб мокрыми сосульками, желваки гуляли, грудь вздымалась, того и гляди набросится с кулаками.
– Тебя предупредили, что надо делать!
– Послушай, я просто пошел максимально примитивным путем – понятия не имел, что получится. А веревку рубить уже сил не осталось. Я не знаю, чего ты взъелся.
Врать было неприятно, и я этого не умел, но и признаться в нечестной победе тоже не мог – это означало сдать Салем.
– Из‑за таких, как ты, Чёртов, мы живем в мире, где нет справедливости. И все лучшее достается не тем, кто этого достоин, а подлецам. Хитрым, лживым подлецам, у которых нет ни совести, ни самоуважения. Ты думаешь, ты выиграл? Нет, гад, ты проиграл! Потому что закон бумеранга никто не отменял!
– Тише-тише. – Я поднял руки, призывая его успокоиться. – Победителем будешь ты. Я же приехал тайком, вместо своего брата. Меня снимут!
– Тогда в чем смысл? – Алик замер.
– Говорю же тебе, это само получилось.
– То есть ты на самом деле обошел меня?
Я пожал плечами, не зная, что ответить, а Алик, резко развернувшись, рванул в сторону леса, и в следующий раз я его увидел только в Москве, на встрече, которую устроил Саня.
Тогда мы, как и в прошлый раз, собрались общей компанией, были ребята из нескольких команд, и Алик держался приветливо и дружелюбно, а когда я попытался поговорить с ним о том, что случилось в финале, только посмеялся и сказал: «Не бери в голову. Я же азартный псих и не умею проигрывать».
Алик с Наташей вернулись через полчаса. Наташа – задумчивая и погруженная в себя, Алик – довольный.
– Простите, я выпил ваш лаймовый швепс, – доложил Саня. – Но сейчас принесут еще.
– Что там было? – спросила Ева.
– Иллюзионист, – ответила Наташа. – Он метал дротики в привязанную к стене ассистентку. А потом предложил зрителям это сделать. И многие вызвались. Но не все попадали в стену. Некоторые промахивались, и дротики втыкались в девушку. У нее шла кровь.
– Чего ты так распереживалась? – Алик обнял ее за плечи. – Это специально обученная девушка, и на лице у нее был шлем. Так что ее жизни совершенно точно ничто не угрожало.
– Но ей же больно! – В Наташиных глазах читалось недоумение.
– Ну больно… – Алик пожал плечами. – Работа такая. Мне тоже постоянно больно на работе. Показать синяки? Даже Чёртову бывает больно. На кухне у плиты, где самая страшная травма – это порезать палец или обжечься. Большинство людей вынуждено постоянно сталкиваться с болью и приучаются жить с ней.
Наташа машинально прикоснулась к уху.
– Мой брат считает, что только через боль мы познаем мир, – неожиданно сказала Ева.
– У тебя очень мудрый брат, – одобрил Алик. – А еще боль есть чистая форма проявления истины бытия. Боль – это опыт, память, и именно она напоминает нам о том, что мы живы.
– Я много знаю про боль. – Ева с вызовом подняла голову. – Но лучше бы не знала.
– Как говорится: «Нет боли сильнее, чем та, что причиняют друг другу влюбленные», – рассмеялся Алике: ему нравилось дразнить девчонок.
– Нет, ну без боли человек, конечно, не может, – рассудительно заметил Саня. – Ведь боль – это сигнал о сбое в системе, но чтобы научиться с ней жить… Это как‑то чересчур.
– В первые дни, когда у меня начинается обострение, – сказала Наташа, – я готова на стенку лезть, но со временем немного привыкаю. Нахожу занятия, чтобы отвлечься. Перестаю прислушиваться к себе и живу, потому что другого выхода нет.
– А ты что думаешь? – Алик посмотрел на меня.
– Я думаю, что болезнь, травма и намеренное причинение боли другому – совершенно разные вещи. И обсуждать здесь нужно не то, что чувствует ассистентка иллюзиониста, а что вокруг столько людей, которым нравится кидать в нее дротики. И что в этом клубе вообще допускают подобное.
Я снова поймал Евин одобрительный взгляд.
– Согласен! – поддержал меня Саня. – Я тоже считаю, что это
