Янтарные бусы - Алёна Берндт
– Беременным вредно волноваться, – спокойно глянув в красное лицо Лены, ответила Люба. – И орать во все горло на морозе тоже вредно! Если, конечно, они на самом деле беременные, а не придумывают что-то там…
– Что?! – тут же вскрикнул Олег. – Я так и знал, что ты меня обманула!
Он повернулся к Лене и ткнул в Любу пальцем:
– Она в больнице работает! Знает, видимо, про тебя кое-что!
– Хватит орать, чокнутые! – сказала Люба. – Устроили тут цирк! Ты, Олег, и в самом деле где-то головой повредился, советую тебе ее проверить! Да, работаю я в больнице, но про жену твою ничего не знаю и знать не хочу! Если вы оба от меня не отстанете, я сама на вас напишу куда надо, что вы мне не даете проходу и из-за вас не могу свою жизнь устроить! Пусть разбираются с вами! А соседи ваши подтвердят, что вы оба психи ненормальные!
Люба развернулась и быстрее зашагала прочь. Вслед ей неслись выкрики Лены, она крыла ругательствами и мужа, и Любу, и всю Богородскую больницу в полном составе. Олег ей что-то отвечал, но за звонким голосом жены его почти не было слышно.
Люба подумала, что если в этот день она наконец-то доберется домой, не встретив на своем пути больше никаких приключений, это будет великое чудо!
Но чудо случилось: вскоре перед промерзшей Любой показалась родная калитка! Во дворе дед Иван размашисто махал фанерной лопатой. Мурка, распушившись в шар, сидела на заборе и высокомерно поглядывала на мелкую соседскую собачонку, вертевшуюся под забором и заходившуюся неистовым лаем.
«Лает, как Ленка! Какое поразительное сходство!» – подумала Люба и с силой захлопнула калитку… Наконец-то она дома.
Глава 29
После новогодних праздников женская часть коллектива Богородской больницы старалась обязательно зачем-либо посетить детское отделение. Даже те, кому и вовсе было без надобности туда попадать, теперь искали хоть какой-нибудь повод, чтобы там оказаться.
– Говорят, он Любы Красавиной какой-то знакомый, она его нашла по просьбе Борисова, – тихонько рассказывала подруге Тоне лаборант Тамара. – Только ты сама по больнице не болтай ничего про это! Любашка хорошая, добрая, не любит она о себе пересудов. А тут, может, что и сладится у них с этим художником.
– Да что тут может сладиться, он такой угрюмый! На все приветствия то кивнет, то буркнет что-то. Девчонки наши перед ним и так, и этак, а он и внимания ноль! Вера Липатова печенья напекла, угощала его, на чай звала. Так он на нее так глянул… Верка говорит – у меня аж мурашки по коже, убралась в ординаторскую вместе со своим печеньем! Только что и смогла пискнуть, чтоб заходил сам на чай, если пить захочет!
На самом деле художник угрюмым не был, и вовсе даже наоборот. Просто, соглашаясь на работу по украшению стен в больнице, он совершенно не учел одного обстоятельства. Работать было очень сложно под перекрестным огнем из всех доступных женскому полу орудий. У Владимира сложилось впечатление, что практически весь женский персонал объявил на него охоту и теперь соревновался в выдумках по привлечению его внимания.
Девушки в белых халатах сновали туда-сюда без перерыва, здоровались, спрашивали, как же у него получается такая красота, просили потом нарисовать и их! Хотя сказать о результате было еще совершенно нечего – он только готовил стену. Звали на чай, угощали сладостями и пирожками, рассказывали о своей любви к искусству… в общем, в первый же день работы у Белецкого к вечеру голова гудела, словно большой чугунный котел. А через два дня он готов был выпрыгнуть в окно прямо со второго этажа!
Аркадий Степанович поручил художника заботам Саши Марченко, которая сама художника очень стеснялась, но все же быстро поняла, что он уже на грани, и отправилась за советом к Любе.
– Любаш, я к тебе! Ты уж прости, что отвлекаю, но не к Борисову же мне с этим идти! Девчонки потом меня заупрекают, что на них нажаловалась! Но у нас проблемы с художником!
– Проходи, Саша, – пригласила Люба коллегу. – Что случилось?
– Ну, пока ничего, но я думаю, на днях точно случится! Девчонки наши, кто незамужние, да еще и Катя с Оксанкой, которые разведены… Я не знаю, как они успевают еще и работать, но они постоянно мимо художника нашего по коридору туда-сюда летают, как бабочки! «Ой, а что это у вас? А что здесь нарисуете? Ой, а можно я посижу минутку возле вас и посмотрю, как работает мастер!» – на него вопросы сыплются с перерывом в пять минут! Он уже зеленый весь! Я так думаю, ему ведь сосредоточиться нужно, да и вообще! Когда вот сам работаешь, разве понравится, что постоянно отвлекают!
– Ты права… – задумчиво ответила Люба. – И хорошо, что к Борисову не пошла. Получилось бы, что мы на коллег ему жалуемся! Я знаю, что делать! Пойдем к Людмиле Васильевне, она точно порядок наведет, с ее-то опытом!
И буквально на следующий день – о чудо! – Белецкий удивлялся тишине, наступившей в коридоре. Никто не просовывал голову в стеклянную дверь, затянутую белыми занавесками, не хихикал и не звал его попить чаю с «домашними булочками, каких вы в жизни не едали». В этот день он сделал так много, что не получилось у него за все предыдущие, и к вечеру так увлекся, что не заметил, как дверь тихо приоткрылась и позади него появилась Люба Красавина.
– Вы сегодня заработались, – тихо проговорила она, и Белецкий от неожиданности вздрогнул. – Простите, если отвлекла не вовремя.
– Нет, вы правы, уже поздно, – спохватился Владимир, глянув в окно. – Я и не заметил, как день пролетел. А вы? Почему не идете домой?
– У меня сегодня дежурство в ночь, в стационаре. А вам пора, нужно отдыхать. Ни к чему так торопиться. вы хотя бы обедали сегодня?
Люба знала, что Белецкий нездоров и переутомление опасно для его здоровья, потому ей вовсе не хотелось, чтобы работа в больнице усугубила его состояние.
– Да, обедал. У Людмилы Васильевны не забалуешь, – улыбнулся Белецкий. – Она у вас здесь настоящий генерал! Главнокомандующий! Пришла ровно в половине первого и
