Люби меня навсегда - Саша Шу
– Надолго? – слышу, как она тихо спрашивает у Ромы, повернувшись к нему, пока официант наливает её вино в бокал.
Я сижу ближе всех к Мими и очень выразительно посмотрю на неё.
– Очень старая история, – вздыхает и качает она головой, и разговор за столом потихоньку возобновляется, пока Рома и Жули о чём-то тихо переговариваются.
Я понимаю, что это, скорее всего, его старая любовь, которая, видимо, никуда не исчезла. Я смотрю на них со стороны и вижу, какая это красивая пара. Даже я, известная, богатая и успешная Полина Сонис, чувствую себя сейчас как рыба, выброшенная на берег, потому что понимаю, что у меня нет ни малейшего шанса. Ни одного. Я наблюдаю, как эта утончённая красивая женщина крепко держит сердце этого мужчины в своих цепких ручках, чуть ли не выкручивая его, и вижу, как в его глазах плещется пламя никуда не уходившей страсти. Страсти, которая тлела в нём всё это время, и теперь мне не надо быть провидицей, чтобы понять, как она вспыхнула вновь. Но я ведь ни на что и не претендую, – одёргиваю я себя. У меня есть свой план, и Роман в нём только водитель. Телохранитель. И жиголо на один вечер. Не более того. Отчего же мне тогда так невыносимо больно смотреть на то, как они разговаривают, словно расстались всего пару часов назад, и на то, как Элвис улыбается ей своей самой лучшей на свете улыбкой, стирающей ластиком из памяти все его отвратительные поступки и желания?
– Мы ненадолго вас покинем, – встают они из-за стола, и я провожаю их взглядом, словно сейчас кто-то взял и обрезал тоненькую ниточку, на которой висело моё бешено колотящееся сердце…
– Настоящая маркиза, – качая головой, роняет Серж, и я ошарашенно смотрю на притихшую компанию.
– Что?!
– Oh oui, c’est vrai… (фр. «О да. Это правда…» – перевод автора) – только и цокает презрительно языком Амели.
16
Мне безумно жаль покидать Париж, в котором я пробыла всего сутки на этот раз, но мне кажется, что я прожила здесь целый месяц, не меньше.
Я вернулась под утро к Мими одна, потому что Элвис с Юлей так и не пришли, и я, содрав с себя прекрасное платье, свалилась на кровать, на которой всего несколько часов назад я занималась самым восхитительным сексом в своей жизни. Мансардное окно начинает едва розоветь приближающимся восходом, мои глаза слипаются, и я проваливаюсь в разноцветное беспорядочное варьете, где мужчины в обтягивающих трико, масках котов и на каблуках танцуют на сцене вокруг гигантской Жули, одетой в пышное платье эпохи Людовика XV, из декольте которого торчат словно покрытые сусальным золотом её взбитые груди… Она исполняет песню Эдит Пиаф, сжимая в своей руке с длиннющими кровавыми ногтями золотой микрофон, и под самой сценой стоит её Рома в своём сценическом костюме Элвиса. Он стоит ко мне спиной, но вся его фигура неестественно дёргается, пока до меня вдруг не доходит, что он, достав из штанов свой член, мастурбирует на свою Юлю, пока с последними аккордами песни тугая струя спермы не льётся на сцену…
– Вставай, малышка, нам пора, – слышу я вдруг его голос, и просыпаюсь вся в липком поту, с облегчением осознавая, что это всё мне только приснилось. Или всё-таки не приснилось?
– Уже выезжаем? – сажусь я в постели.
– У нас двадцать минут. Я принёс тебе капучино и круассаны. Ты ведь любишь капучино?
– Спасибо, – начинаю собираться я. Надо же, какой галантный! – Как мило, что ты не забыл обо мне, – с сарказмом отвечаю я. Пока трахал другую женщину, – уже думаю про себя. Хотя что я от него хотела: чтобы он вдруг изменился за те три дня, что я его знаю? Да и зачем, собственно?
Поэтому я успокаиваюсь и с милой улыбкой откусываю свежеиспечённый круассан на миллиард калорий. И запиваю капучино с корицей. Просто восхитительно: каждый раз я удивляюсь, что именно делает круассаны такими особенно вкусными именно во Франции – на их родине? Та же мука, то же масло, но, видимо, совсем другой воздух.
– Я быстро в душ, – подходит ко мне Рома, и проводит пальцем над моей губой, вытирая молочную пенку. И я уже не вздрагиваю и не замираю от его прикосновения, как со мной случалось раньше.
– Отлично, я после тебя, – откусываю я второй кусок хрустящего ещё теплого воздушного теста: если не читать более чем мерзкий сон, утро начинается прекрасно. Тем более, уже через день я буду на месте.
Ещё раз окидываю взглядом прекрасные картины на стенах, убедившись, что я всё сфотографировала, я быстро закидываю все свои немногочисленные шмотки в дорожную сумку. За стенкой раздаётся шум льющейся воды, на барном столике тренькает телефон, и я подхожу к нему, чтобы проверить, от кого пришло сообщение.
Я рассеянно смотрю на экран со всплывшим сообщением от какого-то Охранника Каунас «Где оставшиеся бабки? Я всё сделал, как ты просил! Только ты не предупреждал, что эта сука мне ещё и глаз может выколоть!», пока до меня не доходит, что это не мой телефон. Звуки душа затихают, и я кладу смартфон туда же, где он и лежал. Из душа выходит божественный, впрочем, как и всегда, Рома, и я равнодушно бросаю ему, заходя в ванную комнату:
– У тебя телефон тренькал, – и закрываю за собой дверь.
Спустя полчаса мы забрасываем вещи в машину, и я расцеловываюсь с Мими, и на этот раз для меня это не простая формальность. Я делаю пару селфи с ней на память, и фоткаю её отдельно на парижском бульваре в каком то очередном невообразимо-лиловом наряде с перьями и пайетками по подолу. Парижские улицы уже щебечут воробьями и я вижу, как пару попугаев пристраиваются на ветке позади моей чёрной богини! Зелёные и
