Люби меня навсегда - Саша Шу
– Нам ехать ещё пару часов, Полли, так что пока тебе придётся терпеть исключительно моё общество, согласна? А завтра ты уже сможешь отдохнуть от меня, я надеюсь.
Я лишь равнодушно улыбаюсь в ответ, но вдруг это осознание пронзает меня: я ведь, действительно, больше его не увижу. И даже не знаю, что я чувствую по этому поводу. Потому что мне кажется, что я уже давно ничего не чувствую. По крайней мере с того момента, как та злополучная чашка из севрского фарфора разбилась вдребезги в роскошном кабинете Вайсберга-старшего, как и моя жизнь.
Отдохнув в чудесном саду, мы отправляемся в путь, и уже в сумерках подъезжаем к Флоренции, и Элвис уверенно выныривает с автобана на дорогу в центр города.
– Всё-таки Флоренция? – смотрю я на него, и он поворачивается ко мне с улыбкой:
– Да, это мой подарок тебе.
– Я думала, ты уже забыл про этот дурацкий список, – отвечаю я.
– Он не дурацкий, – коротко бросает Рома, ловко лавируя между летящими под колёса мотороллерами.
И везёт меня куда-то в самое сердце старинного города, туда, где над миром возвышается колокольня Джотто.
Я поражаюсь, как он умудряется находить такие места, но уже через четверть часа мы стоим, втиснутые в узкую парковку у старого кирпичного дома, в ожидании элегантной хозяйки, которая в темноте цокает на всю узкую улочку каблуками, приближаясь к нам.
– Buona sera, ragazzi! (ит. «Добрый вечер, ребята» – перевод автора) – сверкает она белозубой улыбкой в свете редких фонарей. И мы послушно поднимаемся всё выше и выше и выше вслед за ней по широкой гулкой лестнице, пока не оказываемся на самом последнем этаже.
– Вам очень понравится, – продолжает она уже на английском. – Сможете завтракать прямо на крыше, – нажимает выключатель, и я вижу, что эта квартира имеет террасу на крыше с видом прямо на площадь Синьории, где стоит статуя Давида Микеланджело! Я ошарашенно смотрю на Рому, и он лишь скромно улыбается в ответ, отсчитывая хозяйке деньги. Элегантной, утончённой и сексуальной. Как сама Италия. Интересно, сколько денег он отвалили за эту ночь? Точнее, за этот вид?
– В холодильнике для вас просекко и сыр с оливками, – мило улыбается она на прощанье, и я слышу, как убегают её острые каблучки во флорентийскую ночь.
– Ну вот. Давид. Как ты и хотела, – открывает стеклянную дверь на крышу Элвис. – И здесь даже растут розмарин и лимоны в горшках.
И я бросаюсь ему на шею. Но мне просто хочется прижаться к нему, и кажется, Рома, почувствовав это, обнимает меня, легко покачиваясь, и гладит по волосам, как обычно бормоча что-то тихо на французском…
Поразительно, как долго не засыпает Италия: мы сидим на крыше уже далеко за полночь, а площадь под нами продолжает кипеть и бурлить людьми: внизу не прекращаются разговоры и смех, звон бокалов, цокот лошадиных копыт по брусчатке и музыка уличных ансамблей. Мы пьём просекко, заботливо оставленное для нас хозяйкой квартиры, и я, рассматривая тонкий профиль Ромы в темноте, замечаю:
– Ты ведь знаешь, что ты такой же красивый, как Давид Микеланджело? – на что он мне отвечает с грустной усмешкой:
– Когда тебе слишком часто говорят это, то слова утрачивают смысл, ведь правда? А тебе разве не говорили, какая красивая ты? – поворачивается он ко мне, и внимательно смотрит мне в глаза.
Я пожимаю плечами:
– Ты прав, когда тебе это твердят с самого рождения, то со временем это уже теряет свою ценность.
– Хочется всё время больше и больше, ведь так? – не отводит он от меня глаз.
– Наверное, – соглашаюсь я с ним. – Это поэтому ты всё время ищешь подтверждения у других женщин? В их взглядах, обожании, бесконечном сексе с ними?
Элвис усмехается:
– Ты знаешь, если их слишком много, это тоже утрачивает смысл. Когда тебе нужен только один единственный человек, которого ты не можешь получить, то тысячи остальных женщин, пусть и падающих к тебе в постель гроздьями, уже не нужны, понимаешь, о чём я?
– Думаю, да, – киваю я, отпивая глоток фруктовой души просекко, вспоминая его Юлю.
Я чувствую, как тёплая ладонь Ромы ложится сверху на мою, но я убираю руку, выскользнув из-под неё прохладной ящеркой. Я не собираюсь привыкать и привязываться к нему. Вчерашнего дня было более чем достаточно.
– Просыпайся, Сонниполли, – снова сквозь сон слышу я тихий голос, к которому уже так привыкла за эти дни.
– Что, уже выезжаем? – бормочу я, ещё не успев отойти ото сна, в котором я просто гуляю по улицам Флоренции, взявшись за руки с мраморным Давидом Микеланджело. Просто прекрасно: скоро из моих снов можно будет составить сборник каких-нибудь сюрреалистических рассказов. Опубликую его на Литмаркете или е, и, возможно, моим творчеством заинтересуются читатели. Надеюсь, не психиатры.
– Пока нет, у нас с тобой здесь ещё одно дело до обеда, – доносится с террасы голос Ромы.
– Отлично, я в душ, – шлёпаю я босыми ногами по кафельной прохладной плитке, и включаю тёплую воду, которая смывает с меня все безумные приключения прошедших дней: сидение в шкафу, воровство в торговом центре в Каунасе, польских извращенцев-миллионеров, витражи Реймса и крыши Парижа, богему с Плас Пигаль и остатки самого роскошного секса в моей жизни с Ромой. Я даже не могу представить, как это всё смогло уместиться всего в каких-то жалких семь дней. Чем же я теперь буду заниматься всё оставшееся отведённое мне время?
Сегодня мне нужно выглядеть элегантно, пристойно и достойно. Я заворачиваюсь в пушистый махровый халат, выхожу из ванной комнаты, и направляюсь на террасу, где Элвис уже накрыл завтрак. Надо отдать ему должное: он успел сбегать в магазин, и теперь на столе красуются дыня с прошутто, крошечные снежки моцареллы, чиабатта с оливками и полный кофейник. Рома заботливо наливает мне кофе:
– Prego, Senorita, – протягивает он мне чашечку. – Молоко? Сливки? – и тут я понимаю, что об этом, возможно, я мечтала ещё только три дня назад. Но сейчас я лишь с улыбкой благодарю его:
– Со сливками. Так в итоге, что у нас за дела здесь, во Флоренции?
– Собирайся, и увидишь, – наклоняется Рома ко мне, и проводит пальцем над моей верхней губой, где у меня всегда остаются молочные усы. Ещё с детства.
– Нам надо успеть
