Два солнца в моей реке - Наталия Михайловна Терентьева
– Всё так.
– Ты помнишь – Гродно, я говорил тебе! Красивый город!
– Да, помню..
Он как-то обмолвился о своей поездке в Гродно, но мельком, я думала, что это была туристическая поездка, ни про какую Таццяну он точно ничего не говорил. Я не знала, что еще спросить. Спал ли он с ней? Стыдно, что за бред. Что означает – «подруга»? Как спросить? Так и спросить?
– Эварс…
– Да, Олга! Почему ты не ешь суп? Невкусный?
– Эварс… Ты сказал, что у тебя нет девушки. И что я твоя подруга. Сколько у тебя таких подруг?
– Какой смешной вопрос! – засмеялся Эварс. – Не очень много! Ты самый лучший друг.
– Лучше Тани?
– Тани? Что такое «та-ни»?
– «Тани» это родительный падеж. Таня это Татьяна. Я – лучший друг, значит, я – лучше Татьяны?
– Не знаю. Таццяна очень добрая девушка.
Как он старательно выговаривает «Таццяна»… Наверно, девушка так себя называет, дистанцируется от нас, великих и могучих… От наших имен, нашего языка, наших войн, наших амбиций и проблем. Я перевела дух. Спокойно, спокойно, не надо беситься, надо понять, что происходит.
– А я?
– Ты очень красивая.
– Спасибо.
– Хочешь, покажу тебе ее фото?
– Нет.
Эварс хмыкнул.
– Если у меня… момент… – Он потянулся за телефоном и сам ударил себя по рукам. – Нет! Буду без переводчика. Если я… у меня… вдруг будет какая-то девушка… Я – молодец, Олга?
– Да, ты молодец, продолжай.
– Я буду учить русский, я решил! Я думал, что уже хватит. Но теперь понимаю, что надо еще учить. Прекрасная тренировка для мозг. И в Белоруссия тоже можно говорить по-русски.
– Да. Пока они языка своего толком не освоили, можно по-русски, конечно. Ты не договорил. Не закончил фразу. Если у тебя появится девушка, то – что?
– То я скажу тебе. Ты мой друг. Я скажу хорошие новости. Это будет очень хорошие новости!
Я смотрела на него, не отрываясь. Мысли мои скакали, но одно было ясно: это всё – какая-то сложная шутка, я просто пока ее не понимаю. Шапку он купил мне, поэтому на меня ее мерил, попросил меня выбрать, я выбрала по своему вкусу. Сейчас, наверное, он скажет что-то очень важное. Он так смеется, так улыбается, так смотрит на меня – с таким обожанием, с такой любовью – как всегда, как все эти месяцы, пролетевшие, как одно мгновенье. Я понимаю, что сейчас настало время для самых нужных слов. Про Белоруссию он что-то неудачно придумал, это какая-то странная прелюдия к самому важному разговору – о нас.
– Олга! – Эварс положил мне руку на запястье. – Я должен сказать тебе что-то важное.
– Говори.
Конечно, я просто всё не так поняла. Мой самый близкий, самый любимый человек – вот он сидит передо мной, улыбается, держит меня за руку. Я услышала что-то не то.
– Две важные вещи. То, что я понял здесь в России. Это очень важно для меня.
Сердце мое гулко стукнуло, а потом застучало быстро-быстро. Я пересела к нему поближе, обняла его.
– Я слушаю тебя, мой хороший.
– Да. – Он провел пальцем по моей ладони. – Это великолепный результат моя поездка в Россия. Первое – когда я читал книги о Россия, смотрел ваши фильмы, я думал – здесь есть какая-то тайна, загадка. И я очень хотел поехать, сам всё посмотреть.
– Ты разгадал эту загадку? – засмеялась я, утыкаясь носом в его волосы.
– Нет. Я понял, что загадки нет. Все очень просто. Россия очень простая. Здесь работают простые законы.
– Какие?
– Надо иметь хорошие знакомые, надо уметь пить, надо давать деньги, надо… сейчас… – Эварс все-таки включил переводчик, – да, терпеть.
– И всё?
– Да. Я понял Россия.
– Ну… ладно, хорошо. – Я села поровнее. – Немножко обидно, конечно, за родину и за себя. Но я думаю, ты шутишь.
Эварс улыбнулся.
– Правда часто бывает обидно.
– Хорошо, допустим… А второе?
– Да, еще второй результат. О-о, это что-то особое! Я долго учил русский язык и никогда не понимал, зачем в русский язык падежи.
– В русском, – поправила я. Что-то он не то говорит. Я понимаю, что и это тоже шутка, только я не понимаю, где смеяться.
– Ладно! – Эварс засмеялся сам. – Как ты говоришь? «Проехали»!
– В смысле?
– Я понял – падежи не нужны. Нет! Они не нужны! Нет разница – «я говорю ты» или «я говорю тебе». Это не нужно изменять. Я ем говядина или я ем говядины.
– Говядину… Ну, не важно…
Что он говорит? Какие падежи, при чем тут это? Он ведь начал говорить о нас, о наших отношениях, о нашем будущем, о том, что он понял что-то важное о нас. Так мне показалось, по крайней мере…
– Знаешь, – продолжил он, доедая мясо, – человек имеет какие-то ненужные вещи – родинки или волосы на ногах. Мы не обращаем внимания или убираем. Вот падежи надо убрать. Падежи – это тормоза, я так напишу, отличная мысль! Или они умереть самостоятельно. Слова должны быть логичный, простой, короткий.
– Подожди…
– О-о-о! – Эварс что-то прочитал в телефоне и улыбнулся. – Олга, давай говорить «до свидания»! Я еду сегодня. Есть хорошая машина с попутчик до Москва.
Все, что говорил сейчас Эварс, казалось мне уже не просто шуткой, а каким-то ночным кошмаром – когда ты почти проснулся, ты видишь очертания своей комнаты, но страшный сон затягивает тебя обратно, в свою мутную, странную реальность. Что-то странное он говорит про язык, про тайну… Но он правда уезжает? Он уезжает так внезапно? Он едет без меня? Нет, это невозможно. Это правда – про какую-то Таццяну? Про то, что я – всего лишь его «друг»? Нет, конечно, это неправда.
– Подожди. Я не понимаю…
– Олга? Что?
– Эварс… дорогой… Мы ведь с тобой… То есть я… Я думала…
Он смотрел на меня так, как всегда, – своими прекрасными лучистыми смеющимися глазами, в которых была любовь и… и…
– Я очень рад, что ты мне помогала узнать Россия. Я купил тебе тоже подарок для память.
– Шапку? – засмеялась я, чувствуя, как у меня подкатывают слезы к глазам. Ну, нет конечно, я не буду плакать в ресторане в центре города, в этом городе меня многие знают, люди ходят ко мне за советом. Я просто не буду плакать – ни в ресторане, ни в парке, ни дома, нигде.
– Нет! Вот! – Он протянул мне маленький пакетик.
Я достала из пакета желтую мягкую уточку, то ли детскую игрушку для купанья, то ли игрушку для собак.
– Это что?
– Это надо делать вот так… – Эварс сжал моей рукой уточку. – Милая игрушка, правда?
– Зачем это? Что это? – Я просто задохнулась от идиотизма, невозможности всей ситуации.
– Это милая вещь. Я увидел в магазине, купил. Это тебе! Извини, мне звонит водитель. Да! Хорошо, буду через полчаса.
– Ты… ты уже собрал вещи? Ты прямо сейчас уезжаешь? Ты сказал – завтра или вечером…
– Да, сейчас, так удобно. У меня мало вещи, ты знаешь.
Эварс обнял меня, крепко поцеловал в щеку, так, что у меня зазвенело в ухе.
– Будем всегда друзья! – Он положил на стол тысячную купюру, махнул официанту и улыбнулся мне: – Сдача – сто рублей – официант отдай, пожалуйста.
– Твой суп и мясо стоили семьсот, – заставила себя выговорить я. – Сдача будет триста.
– Всё хорошо! Твои кошки любят докторская колбаса, купи для… ним? Их? – Он засмеялся. – Для коты! Падежи это тормоза, я так напишу, отличная мысль!
Мне стало как-то нехорошо. Это все неправда. Этого не может быть. Это шутка, розыгрыш, от начала до конца. Я не понимаю, что я должна говорить, что делать. Эварс тем временем поднял над головой сжатую в кулак руку, потряс этим кулаком, прощаясь со мной, подхватил сумку и ушел.
Что это? Что за бред? Куда он ушел? Какая Белоруссия? Подруга… Падежи… Тайна… «будем всегда друзья»…
У меня кружилась голова, и неприятно давили виски. Нет, нет… сейчас все выяснится, он вернется, засмеется… Я же не могла быть такой дурой, такой клинической идиоткой, такой слепой и глухой… Не могла…
– Будете что-то еще? – Голос официанта раздался как будто
