Выше стен - Тори Ру
Откидываюсь на мягкую спинку и наслаждаюсь теплыми ароматами кофе, кожи, парфюма, а еще — собственной испорченностью.
Поездка занимает пару минут. Андрей выворачивает руль и плавно паркуется у ржавых ворот. Свят быстро пожимает его руку, выходит, галантно, но скорее по инерции открывает правую заднюю дверцу и терпеливо ждет.
С задержкой в секунду осмысливаю его намерения, ощутимо ударившись коленом, неловко выбираюсь наружу и смотрю ему в глаза — растворяюсь в дождливой грусти и едва не падаю, но он ловит мой локоть и предотвращает позор.
Обеспокоенный Андрей выскакивает из салона, вырастает рядом с нами, набрасывается на меня с вопросами о самочувствии, однако Свят срезает его холодным взглядом, кладет ладонь на мою талию и ведет к колледжу.
Сегодня отличное утро — солнечное, студеное, бодрящее. Сонные студенты уже не кажутся враждебной серой массой — в каждом лице интерес, сомнение, любопытство, зависть, неверие. Они пялятся на нас, раскрывают рты, теряют дар речи…
Эту магию, рискнув репутацией, сотворил Свят.
Прижимаюсь к нему, расслабляюсь и отпускаю ненужные страхи, но у курилки напарываюсь на сощуренные, наполненные яростью, свинячьи глазки Кэт. В коротких толстых пальцах тлеет забытая сига, губы презрительно кривятся. Я очень боюсь вновь оказаться в укромном месте за спортзалом и согнуться от чудовищного пинка в живот, но вовремя прихожу в себя и приветствую ее снисходительным кивком.
Свят невозмутимо проходит мимо взбудораженных зевак и даже не смотрит в их сторону — я горжусь им, пьянею от эйфории, и поврежденные коррозией винтики в мозгах приходят в движение.
Да что вообще может Кэт? Избить, пустить сплетни, унизить, оболгать, обворовать?
Это работает только с равными ей, но не с теми, к чьим подошвам не липнет грязь.
Мне больше не нужны маски. Я не хочу прятаться.
От осознания взлетаю душою почти до неба и крепко обнимаю Свята:
— Спасибо тебе. Спасибо тебе за все. Ты ведь и вправду моя бабочка — ты указываешь путь и направляешь… — Под ногами мелькают ступени, пыльная обувь проходящих мимо людей, ошметки старого зеленого линолеума. — Я сама все тебе расскажу. Как только пойму, что готова…
— Обязательно расскажешь… — Свят разворачивает меня к приоткрытой двери в аудиторию. — А сейчас — вперед! — Он зол и бледен, но настроен решительно. — Не смей прогибаться под них, поняла?
— Никогда больше. Я клянусь… — шепчу я и задыхаюсь. Его пальцы ловят мою ладонь и надежно сжимают на прощание:
— После четвертой пары буду ждать в курилке.
Он уходит, а я прожигаю взглядом его спину. Строгий костюм, туфли, пальто — он настолько красив, что спешащая на пару преподавательница вспыхивает, ахает и мечтательно возводит очи к обшарпанному потолку.
— Перекрасилась, что ли, Гафарова? — раздается позади, я оглядываюсь и рефлекторно отступаю на шаг. Кэт со свитой, старательно разжевывая жвачки, оценивают мой новый стиль. — Тебе не идет. Вообще уродкой стала.
— Пусть так…
Мне больше не интересно их мнение. Я не завишу от них. Отныне они не причинят мне боли.
Но тихое смирение действует на Кэт как красная тряпка на быка.
— Ты не отделаешься от меня просто так, сучка! — Она подходит вплотную и, сражая тошнотворным амбре из микса сигарет, мяты и перегара, угрожающе вскидывает нарисованные брови. — А Святоша еще подберет свой борзый язык.
Даша и Мила, занявшие место в пространстве в метре от нас, молча пялятся — они ничем не отличаются от старых сломанных шкафов за их спинами, и мне вдруг становится смешно. Как я вообще могла думать, что, притворяясь такой же, буду хоть что-то из себя представлять?
— Он не подберет, ты же знаешь… — спокойно возражаю и улыбаюсь: — Если чувствуешь себя униженной, Кэт, значит, мы квиты.
Ее щеки, лоб и шея становятся пунцовыми.
— Я сделаю так, что вам жить не захочется, мрази! — Она матерится и прет на меня, но я не ведусь.
— Да пошла ты! — Отталкиваю ее локтем и, выписывая зигзаги, направляюсь к своей парте.
***
Мне все еще сложно справляться одной: ориентиры расплываются и теряются из вида, коридоры причудливо петляют и заводят в тупики. Я то и дело нахожу себя в незнакомых местах и несколько мучительных секунд распознаю местность.
Добираюсь до столовки последней, и на пластиковых подносах вместо румяных булочек застаю пустоту. Вхожу в аудиторию по завершении переклички и удостаиваюсь гневной проповеди от пожилой преподавательницы. Но азарт и радость не меркнут, мне нравится быть собой.
Четвертая пара закончилась, труды и заботы первого — нового — дня с успехом завершены.
Напеваю навязчивую песенку популярной блогерши и, сшибая встречных и щелкая жвачкой, шагаю к курилке. Девочки — знакомые и не очень — демонстративно шарахаются, косятся на меня как на неведомую зверюшку и шушукаются, но я душевно подмигиваю им.
Несмотря на трудности, я не чувствую себя одинокой, и происходящее не пугает — упрямо расправляю плечи и думаю о моей бабочке. И загадываю: если Свят сдержит слово и придет, никому не под силу будет закрыть ее в банке.
Но у сложенных штабелями, покрытых плесенью досок никого нет…
Сводит губы и щиплет веки, руки слабеют. Деловито углубляюсь в черный омут винтажной сумки в поисках мятой пачки и запрещаю себе страдать.
За прутьями облысевшего кустарника слышатся приглушенные, странно знакомые голоса. Вытянув шею, я всматриваюсь в действо и на миг подвисаю: две фигуры — высокая и стройная, в строгом черном пальто, — и приземистая — в грязно-вишневой куртке — стоят слишком близко.
Свят и Кэт.
У меня обрывается сердце.
— Рябинин, ты мне что-нибудь ответишь? — Кэт переминается с ноги на ногу и внимательно изучает его красивое лицо, но натыкается на ледяную издевательскую ухмылку. Я тоже любуюсь ею, как кролик удавом, абстрагируюсь от шока, забываю о сигаретах и жду продолжения.
— Отдохни, малолетка. — Свят смотрит поверх ее головы и изящно стряхивает пепел.
— Вообще никак? — потупившись, хрипит Кэт. — Вообще никаких шансов?
— Без шансов. Вообще! — Он смеется, но от такого смеха даже у меня, стороннего наблюдателя, в венах стынет кровь. — Вы с ума, что ли, все посходили…
— Почему? — не унимается моя упертая одногруппница. — Что не так, Рябинин?
— Я же сказал, что встречаюсь только с симпатичными девчонками. У меня для тебя плохие новости…
Свят натурально изображает подонка, но все равно остается красивым. Это маска, она не меняет суть. Он отыгрывает роль. Но зачем? Зачем ему это сейчас?
— Ты знаешь, что тебе и твоей сучке будет за такой базар, мудак? Я все пацанам расскажу! —
