Сердце Гудвина - Ида Мартин
Я открыла окно. Но в таком густонаселенном дворе даже воздух не двигался.
Ершов вернулся, переодевшись в большую безразмерную футболку, куда могли поместиться еще два Иннокентия, и широкие черные шорты до колен. Ноги у него были крепкие и жилистые, слегка покрытые темными волосками, на руках волос почти не было. Я вспомнила обтянутого мокрой футболкой Тима в физкультурном зале. У того на руках было много волос, только светлых, и поэтому они тоже не бросались в глаза, как, например, у Мартова. Одна моя знакомая красила волосы на руках перекисью, чтобы те не выглядели волосатыми.
– Сегодня я дома, – пояснил Ершов, а заметив, как я смотрю, ухмыльнулся. – Чего?
– Ничего! – Я отвернулась.
Надо было уйти, когда собиралась.
– Почему ты достала только одну тарелку? – удивился он.
– Спасибо, есть не хочется.
– Ах да! Ты же пришла не есть, а поговорить.
– Точно, поговорить, – спохватилась я. – Думаю, с чего начать. Ты говорил, что все должно во что-то складываться, а у меня не складывается. А то, что складывается, выходит криво.
– Так… – Он сел напротив меня, широко расставив колени и упершись в них локтями.
Поза выражала внимание и интерес, но чем короче становилась между нами дистанция, тем сильнее я путалась.
– Помнишь, Ксюша назначила тебе встречу у автошколы, куда неожиданно заявился Рощин, и вы пошли в «Сто пятьсот», а потом пришла я и попросила вас показать свои телефоны?
Он кивнул.
– Дело в том, что мне пишет… писал… какой-то тип, который… – Я сбилась, подумав, что начала не с того. – Ты ездил к Аксенову на дачу?
– Ну.
– Давно?
– Точно не помню. Может, в марте или начале апреля.
– Значит, ты не видел котенка?
– Какого котенка?
– Он живет у Ивана Сергеевича.
– Насколько мне известно, у него нет кошек.
– Теперь есть! И мне очень интересно, откуда он у него. Если я это узнаю, то все распутается.
– Что все? – Острые глаза пронизывали меня насквозь, и романтика в этот момент в них точно не читалась.
– Если я узнаю, кто принес котенка, то раскрою, кто этот Гудвин. И если это не Иван Сергеевич, то буду спать гораздо спокойнее.
Ершов смотрел не мигая. Мыслительный процесс, как и положено математику, у него происходил быстро, поэтому, когда он сказал: «Я понял», – уточнять, что именно, я не стала.
– А если спросить у него про котенка прямо?
– У кого? У Ивана Сергеевича? Да я к нему сейчас на пушечный выстрел не могу подойти. Я знаю, прости, это глупо. Рома тоже сказал, что глупо, но ты же сам говорил, что в интуитивной динамике выстраивается вероятность событий. И что мои приступы оттого, что организм устал держать в себе страх.
Подавшись вперед, он взял обе мои руки в свои.
– Бояться не нужно. Нечего бояться. Это как с полуразрушенным домом: выглядит устрашающе, но он пустой и неопасный. Тогда я тебя нарочно запугивал, но то были просто слова. Скажи, этот Гудвин угрожает тебе?
– Нет.
– Тогда что в этом удивительного? У тебя тысяча поклонников.
– Все, ладно. Забудь! Извини. – Мне стало неловко. Действительно, подозрения мои звучали глупо, а страхи были неоправданны. Об этом же сказал и Рома, а Ершов только подтвердил. – Нет никакой тысячи поклонников. Один Мартов за всех.
– Если бы мне писала таинственная девчонка, я был бы счастлив! – Выпустив мои руки, Кеша засмеялся и придвинул к себе тарелку с остывающими рисом и курицей. – Я представлял бы, что она прекрасна, как юная Моника Беллуччи, и поставил бы условие, что буду отвечать ей, только если она станет обращаться ко мне «мой господин».
– Какие же у тебя абьюзерские замашки, Ершов!
– А я этого не скрываю.
– Не завидую твоей девушке.
– Какой девушке?
– Той, которая у тебя будет.
– Которой из них?
– Ха-ха-ха! – Я показала ему язык, а потом меня вдруг кольнуло. – Почему ты сказал про Монику Беллуччи?
– Не знаю. Просто. Она же была красивая. Мой отец ее фанат.
– Ладно. – Я резко выпрямилась, резинка свалилась на пол, и волосы рассыпались по плечам. – А кто красивее – я или Моника Беллуччи?
Ершов замер с вилкой у рта и медленно повернулся.
– Мы договаривались, что ты не будешь провоцировать.
– Пожалуйста, ответь! Это важно.
– Хорошо, только сначала ответь ты.
– Давай!
– Что с Мартовым не так? Почему ты его динамишь?
– Динамлю? – Я вспыхнула. – Для того чтобы динамить, нужно что-то обещать. Я ему ничего не обещала! Ясно?
– Ух как ты разозлилась! – Кеша довольно передернул плечами. – Если честно, не понимаю: Мартов красивый, умный, преданный тебе, как щенок, а ты его так шпыняешь.
Я встала и вышла в прихожую.
– Не уходи, – крикнул Ершов, – мы еще не договорили!
Но я и не думала уходить. Достала из рюкзака камень «Здесь и сейчас» и, вернувшись на кухню, положила на стол.
– Мне он нужен, чтобы разговаривать с тобой. Иначе начинает казаться, что я стою на крыше небоскреба и вот-вот упаду.
– Классная метафора! – Ершов взял камень и посмотрел через него на меня. – Про небоскреб. Я тоже это чувствую. Ты красивее Моники Беллуччи и кого бы то ни было еще.
Я шагнула к нему, он порывисто обхватил меня и прижался губами к моему животу, а я запустила пальцы в его рваные волосы и почувствовала невероятную слабость в ногах, колени подогнулись. Медленно опустившись на них, я поцеловала его со всей пылкой нежностью, на какую была способна. По его телу под моими пальцами прошла волна дрожи, мышцы напряглись, а дыхание стало таким частым, что я и сама невольно попала в его ритм.
Одна его рука легла мне на грудь, а другой он с силой сжал мои волосы, но не больно, а… опьяняюще, как будто я напилась шампанского и переполнена любовью. Пиликнул уведомлением телефон – то ли мой, то ли его, я не поняла, но от этого звука он вздрогнул и будто очнулся. Отодвинув меня в сторону, резко встал, зло выругался и, схватив со стола зеленый камень, метнул его в открытое окно.
– Бесполезная стекляшка.
– Ты чего так разозлился? – удивилась я.
– Потому что я тупой дебил и купился на твой подлый развод.
– Какой еще развод? – Я заморгала, не в силах понять столь резкую смену его настроения.
Словно опасаясь ко мне приблизиться, Ершов остался стоять у окна.
– Вы с Михайловой со всеми так делаете, а я не хочу быть частью твоей коллекции.
– Откуда эти фантазии? – Я сделала шаг к нему, и он так театрально отпрянул, что едва не вывалился в окно. Больше я решила не рисковать и остановилась.
– Ты мне нравишься. Я не знаю почему, но это так.
– Тебе все нравятся, Алиса, до тех пор, пока не влюбляются в тебя и не становятся твоими щенками.
В его тоне слышались негодование и злость, а темный взгляд исподлобья превратил его в демонического персонажа аниме.
– Но ты же сам всячески давал понять, что я тебе нравлюсь.
– Когда это?
– Когда сказал, что хочешь меня съесть.
– Вот только давай без этого. В этой игре ты гораздо прошареннее меня.
– Извини, но я все равно не понимаю. И что происходит тоже! – Ладони вспотели, я вытерла их об юбку. – У тебя биполярка, Ершов? Ты же сам уговорил меня идти к тебе и только что сказал, что я красивее Моники Беллуччи.
– Ладно, признаю: ты победила! – Ершов вытер взмокший лоб рукой. – Можешь поставить галочку напротив моего имени.
– Ты просто трус, – объявила я, – понтуешься, как будто весь такой опытный и бывалый, как будто переспал уже с сотней девчонок и теперь тебе все нипочем. А на самом деле у тебя никого никогда не было. И не только в постели, но и вообще. Ты совершенно не знаешь, как вести себя с девушками, и боишься того, что влюбился в меня. И что не выдержишь конкуренции тоже. Вы ведь все такие, математики? Чрезмерное самолюбие – страшная вещь, Ершов.
Я подняла с пола резинку.
– Все. Пока. Дорогу найду.
– Нет никакой интуитивной динамики, – крикнул он, когда я уже была в прихожей и снимала с вешалки пиджак, – я тебе все наврал!
Он хотел сделать мне больно, оставив за собой последнее слово, и у него получилось.
