Александра Соколова - Просто мы научились жить (2010-2012)
– Да помню я все про месяц! Смотри только как бы этот месяц в год не превратился. Ладно, люблю-целую, даю трубку Лехе, а то он меня сейчас сожрет глазами.
Леша выхватил телефон, прижал к уху и, довольный, расплылся в улыбке. Галстук на его парадной белой рубашке съехал в сторону, придавая ему немножко комичный вид.
Он старательно и последовательно рассказал о том, как Лека живет, спит, кушает, играет. Перечислил новые слова, произнесенные дочкой, пожаловался, что она его совсем не слушается и постоянно зовет маму, и попрощался, удовлетворенный.
– Ну что там? – Спросил нетерпеливо Толик. – Когда она домой-то?
– Ой, а тебе ли не все равно? – Хмыкнула Кристина. – Похоже, что не скоро она домой – в Питере Ленку не нашли, едут теперь в Сочи.
– Почему именно туда? – Поинтересовалась Инна.
– А, обычные Ковалевские фантазии. Она решила, что Лека как истинный сентиментальный бегемотик отправилась рыдать на могилку своей последней любви. Но что-то лично я сильно в этом сомневаюсь. Толик, а закажи-ка любимой жене песню, и пригласи ее на танец. Зря я, что ли, новое платье сегодня надевала.
Послушный Толя немедленно встал со стула и отправился к музыкантам, а Леша и Инна понимающе переглянулись: злится Кристина, да так, что только тоненькая грань отделяет ее от настоящего, мощного, скандала. И до того чтобы эта грань прорвалась, осталось совсем немножко.
Так и вышло. Еще не успели доиграть «миллионы алых роз», не успел Толик проводить жену обратно к столику, как дверь в ресторан распахнулась, и в нее, спотыкаясь, влетел Славик Шукшин с букетом белых гвоздик в руке.
Букет, как и сам Слава, выглядел помятым и каким-то приплюснутым – словно его долго и старательно придавливали чем-то прежде чем вручить новому владельцу.
Славик подлетел к столу, оглянулся в поисках именинницы, несколькими скачками допрыгнул до нее, и, сунув гвоздики куда-то между ней и Толиком, выдохнул:
– С днем рожденья!
– Явление христа народу, – прокомментировала Кристина, выпутываясь из объятий мужа и подбирая цветочки, – ты что тут делаешь?
– Я… Мне очень надо… Я…
Слава задыхался в тщетных попытках сказать хоть что-нибудь внятное, и тогда Кристина схватила его за рукав футболки, и отвела к столику.
– Что случилось? – Встревоженно спросила Инна, привставая на стуле.
– Лиза, – выдохнул Слава, – она…
Белая краска залила Иннино лицо. Она схватилась руками за край стола и рванулась вверх.
– Что? – Крикнула. – Что с ней?
– Она… Она тебе изменяет.
Ударили в набат ударные, запиликала вдали мерзкая скрипичная мелодия, и тонкие звуки фортепьяно разлились тоской по груди.
Инна почувствовала, что ее будто в грудь ударили кулаком, и от этого удара она откинулась назад, падая на стул и испытывая – странное дело – сквозь боль бесконечное облегчение.
Леша быстро взял ее за руку под столом, но его прикосновение показалось почему-то противным и она убрала ладонь.
– Слава, тебе не кажется, что сейчас не время и не место, чтобы приносить такие новости, – холодно спросила она, глядя на краснеющего на глазах Шукшина.
– Нет-нет, почему же, – вмешалась Кристина, и по тону ее голоса Инна поняла: скандала не избежать. Грань прорвалась, и назад пути больше нет.
Но она решила попытаться.
– Кристин, это твой день рождения, и я не готова портить его обсуждением проблем моей семьи.
– Ты не испортишь, – парировала Кристина, переводя взгляд с Инны на Шукшина, – куда ж его еще портить-то. Славка, садись, чего стоишь. Рассказывай.
Выхода не было. Даже уйди она сейчас, Кристину не остановишь – она вытянет из Славы все, что тот знает, и все будут слушать, и обсуждать, и говорить свое мнение.
Что ж, Инна Рубина никогда не убегала с поля боя. Если нужно пережить и это унижение – переживем и это.
– Она… – Слава остановился, сделал глоток из поданного Лешей стакана, и продолжил. – У нее кто-то есть, в общем. Виртуальный роман, по компьютеру. Я… Случайно увидел, и решил рассказать. Потому что мне кажется, ты должна знать.
Инна сидела словно изваяние, не произнося ни слова. Зато Кристина наслаждалась.
– Как это ты случайно увидел? С кем роман?
– С какой-то бабой. Я ставил ей на компьютер новую программу учета, а там окна были открыты, ну я и… почитал.
– Да что почитал-то? – Выкрикнула Кристина.
– Все! – Слава затравленно оглянулся, нашел взглядом Инну и заговорил быстро-быстро. – Инна, она тебе изменяет, по-настоящему изменяет, слышишь? Они там и о встречах договариваются, и чуть ли не трахаются буквами. И она ей сказала, что свободна, и что у нее нету никого – не семьи, ни детей. Понимаешь? Я хотел сказать тебе, что я… Я с ней после этого даже здороваться не буду. Но ты должна, должна знать!
Каждое слово ударами вбивалось в Инну, раскидывая по телу кровавые кусочки. Больно было так, словно тебя раз за разом бьют под дых, не давая сделать вдоха перед новым ударом.
И слова-то какие, слова… Не просто влюбилась, а отреклась. Отреклась от всего, ради чего мы жили вместе не один год, ради чего отказывались от многого и многим же жертвовали.
Не пройдет и дня, как ты трижды отречешься от меня…
Вот Лиза смотрит на нее больными красными глазами, и бормочет себе под нос: «Я все равно люблю тебя, Инка, просто я влюбилась и мне нужно время», а через несколько дней – собирает сумку и деловито упаковывает ее в багажник автомобиля.
«Я поживу немного у Жени. Мне нужно подумать, чего я хочу дальше. И хочу ли чего-то вообще».
Не пройдет и дня, как ты трижды отречешься от меня…
А вот они сталкиваются в коридоре офиса, здороваются, и она идет мимо – равнодушная, чужая, незнакомая, не задавшая ни единого вопроса и не сказавшая ни единого слова.
Не пройдет и дня, как ты трижды отречешься от меня…
А вот в глазах красным светом загораются буквы, набранные торопливо в белоснежном окне: «Нет-нет, у меня нет никого, ни семьи, ни детей – я совершенно свободна».
И рушится мир, и больше незачем дальше жить.
– Слав, спасибо тебе, конечно, за заботу, – говорит Инна спокойно и строго, – но я в курсе, что у Лизы роман. Мы это обсудили и пришли к выводу, что нам лучше какое-то время пожить отдельно.
Уплывает все, уплывает куда-то далеко-далеко, и чтобы услышать голоса, надо очень напрячься – таким гулом они отдают в ушах, словно набат, словно последнее «прости».
Что-то говорит Кристина, не оставляя надежды устроить грандиозные разборки, успокаивает ее Толик, а Леша заглядывает тревожно в глаза – что он хочет рассмотреть там? Там же нет ничего, только смерть осталась.
– Прости, я не знал, что ты знаешь, – кается Шукшин, отказывается от бокала вина, и убегает, окончательно смущенный.
