К востоку от Евы - Ида Мартин
Еве нравилась Наташа. Она называла ее «сестренка», заплетала ей косички, расцеловывала в щеки и щекотала, а когда мы выходили в магазин, обязательно брала для Наташи арахис в глазури или карамельный попкорн. Я знал, что девчонки много болтают ночами и делятся не предназначающимися для моих ушей секретами. Ева учила Наташу исполнять танец живота, гадать на кофейной гуще и медитировать, а Наташа рассказывала ей свои сны, рисовала на ее теле цветы фломастерами для боди-арта и подарила двух гномов из коллекции.
Как-то раз во время одного из наших с Евой походов в магазин я раскрыл холодильник с мороженым, наклонился, чтобы достать шоколадное, и тут вдруг Ева внезапно обняла меня со спины и прижалась щекой.
– Ты чего? – удивился я.
– Просто захотелось, – прошептала она. – Очень сильно захотелось.
– Неожиданно.
Мне бы стоило выпрямиться, повернуться и обнять ее, но я был уверен: если я так сделаю, она снова сбежит.
Рука в морозилке заледенела, но в груди разлилось невероятное тепло нежности, и я даже задержал дыхание, надеясь вместе с ним удержать и Еву. Но этот ее неожиданный порыв продлился всего несколько секунд, потом она рассмеялась и потянула меня на кассу.
– Что это было? – посмеиваясь, спросил я, когда мы уже стояли в очереди.
– Не знаю. Просто. Извини. – Она выглядела смущенной, словно совершила что‑то стыдное. – Иногда у меня такое бывает.
– Какое «такое»? – Я поймал ее руку и сцепил наши пальцы, но она аккуратно высвободилась.
– Не спрашивай, пожалуйста.
– Почему?
Приподнявшись на цыпочки, она прильнула губами к моему уху:
– Иначе я заплачу, а я ненавижу плакать.
Был еще странный случай, когда, шинкуя лук, я порезался и пошла кровь. Заметив это, Ева разволновалась и принялась меня успокаивать, словно я ребенок и боюсь вида крови. Потом, правда, оправдываясь, она пояснила, что повела себя так по привычке, поскольку ее брат всегда ждет от нее утешений.
Но зато она сдержала свое обещание и читала нам с Наташей вслух. Я бы предпочел, чтобы Ева читала только мне, но Наташа почти никогда не оставляла нас вдвоем.
Мы слушали Криса Айзека и Плазму, жгли ароматические масла из чемодана Евы, который я привез от Рины, обсуждали «Алхимика», «Волхва», «Облачный атлас» и Исигуро, а на Рождество Ева решила устроить гадания.
В ту ночь я остался у них.
Мы запекли утку с апельсинами в медовом маринаде и приготовили сладкий плов с изюмом и курагой, а на десерт затеяли шоколадное фондю и глинтвейн.
Наташа накрыла стол белой скатертью, достала хрустальные бокалы и фарфоровую посуду, Ева расставила везде свечи.
За окном валил снег, на плазменной панели на стене крутились музыкальные клипы, девчонки нарядились в платья: Наташа – в темно-синее, в котором приходила к нам на Новый год, Ева – в золотистое и тонкое, как туника, превратившее ее в лесную нимфу.
Мне с детства нравился январь. Месяц, в котором звучало мое имя, не мог быть плохим. Но этот январь совершенно точно стал лучшим в моей жизни.
За ужином обе девушки болтали не останавливаясь. Наташа смешила историями о том, как в детстве обожала «играть роли» и могла целый день прожить в образе диснеевской русалочки, феи Винкс, Гермионы или Маленькой разбойницы из Снежной королевы, и когда папа ее утром будил, то обязательно спрашивал, с кем разговаривает. А мама его за это ругала и говорила, что он провоцирует психические отклонения дочери. Учительница тоже была недовольна, потому что когда Наташа была Русалочкой, то молчала, как рыба, а становясь Маленькой разбойницей, сыпала проклятиями и норовила всеми командовать. Зато Гермиона всегда тянула руку и выполняла уроки на отлично.
– Когда перестаешь быть собой, – сказала Наташа, – то можешь позволить себе что угодно. К примеру, если ты скромный и стеснительный человек, но представляешь, будто играешь роль уверенного в себе, то станешь держаться достойно и решительно, и никто даже не заподозрит, что тот ты, который на самом деле ты, на подобное не способен.
– А я не очень люблю кого-то изображать, – призналась Ева. – Хотя в детстве часто приходилось. Мой брат вечно что-то такое придумывал. К примеру, я – мертвая царевна, а он – богатырь, который должен меня оживить, и иногда приходилось по несколько часов лежать в «хрустальном гробу» с закрытыми глазами. Или Восток был Айболитом, а я – попавшим под трамвай зайчиком, которому добрый доктор пришила ножки. Или я – Рапунцель, и брат взбирался по моим волосам. – Ева, смеясь, закрыла лицо руками. – Всякое было. Но самая любимая его игра, где я – кукла наследника Тутти. В какой-то момент он прямо стал одержим этим. Заставлял меня танцевать, ходить и разговаривать как кукла. Мама даже платья мне сшила кукольные.
Ева встала, согнула в локтях руки, выпрямила ладошки и принялась пританцовывать, изображая заводную куклу, и Наташа, тут же подскочив, стала повторять ее движения.
– Вы же знаете эту сказку? – не останавливаясь, спросила Ева. – «Три толстяка». У толстяков был мальчик-наследник, Тутти, и он очень любил свою куклу. Но во время дворцового бунта гвардейцы пронзили ее саблями. Тогда на замену кукле доктор Гаспар отправил во дворец живую девочку, танцовщицу Суок, которая была очень на нее похожа.
Не закончив рассказ, Ева неожиданно запела:
Посмотри: я улыбнулась.
Слышишь ли: вздохнула я…
Так опять ко мне вернулась
Жизнь веселая моя.
Я всю жизнь к тебе спешила,
Столько спутала дорог!..
Не забудь сестрички милой
Имя нежное – Суок!
Снова я живою стала,
И, заснувши в тишине,
Я тебя во сне видала —
Как ты плакал обо мне!
С хохотом повалившись на стул, Ева откинула волосы с шеи и показала татуировку.
– Видите замочную скважину? У Востока есть ключ, чтобы заводить во мне механизм.
– Так я и знала! – перебивая ее, выпалила Наташа. – Если есть скважина, должен быть и ключ! Классика.
– Ты не поняла. – Ева сделала паузу. – У него не тату, а настоящий ключик. И он до сих пор играет в это.
Когда Ева вот так забавлялась, она буквально искрилась, однако у меня от этой сцены осталось неприятное чувство.
– Он над тобой издевается? – прямо спросил я.
– Кто? Восток? – Она вскинула брови. – Нет, что ты. Он же меня любит!
– И поэтому ты от него сбегаешь?
– Ну… – Ева закусила губу. – Это сложно объяснить. Иногда он, конечно, бывает невыносимым. Но ему нравится меня искать. Ну а ты? – Она посмотрела на меня, очевидно, меняя тему. – Что интересного было у тебя?
