Буду твоей Верой - Ана П. Белинская
— Сюда, вот, так хорошо, — указывает на стол мамуля. — Верунь, а ты чего, как не своя? Покажи Егору, где можно руки помыть. И мед отдай, пока не разбила, — выдергивает из подмышки банку, которую неизвестно сколько времени так согревала.
Кажется, неловкость ощущаю только я.
— Эмм…ванная здесь, — приоткрываю дверь, — и туалет тоже. У нас ванная и туалет — вместе. Совмещённые. Там унитаз, а здесь раковина, — мама, дорогая, что я несу? Я ведь была умной девочкой, пока не влю… пока не встретила вот этого ухмыляющегося спортсмена!
— Спасибо, я понял. Думаю, разберусь, — снисходительно произносит Бестужев и скрывается в ванной.
Бью себя по лбу и разворачиваюсь. Ну и дура!
— Вер, ты чего? — недоумевающе смотрит на меня мама.
— Да я это… — «кукушкой немного поехала», — хочется ответить, — линзы так поправляю, съехали, — деланно часто моргаю.
По выражению лица мамы я понимаю, что теперь самым слабым звеном в нашей семье буду я, уверенно подвинув брательника.
— Понятно, — обтирая руки о фартук, мама уходит обратно в кухню.
Мдааа…
Вот и мне понятно, что ничего не понятно.
* * *— Это вы с братом? — мое сердце чуть не выпрыгивает из грудины, когда Бестужев берет с полки нашу единственную с Ромкой фотографию в этой комнате, где мне восемь, а брату шесть. На карточке мы в смешных колпачках вдвоем задуваем шесть Ромкиных свечей. Я люблю эту фотографию, она живая и искренняя, и у брата такое смешное выражение лица, что не улыбнуться, глядя на нее, невозможно.
Я совершенно забыла, что она стоит на моем рабочем столе, а сейчас безумно переживаю, чтобы слишком внимательный Бестужев не узнал в этом мальчишке своего хорошего знакомого.
Наших фотографий очень много в комнате родителей, но туда я Бестужева, конечно же, не поведу. А вот свою комнату показываю, объяснив парню, что площадь спальни мы с братом делим пополам.
— Да, — скромно улыбаюсь и рассматриваю фотографию. — Ему здесь шесть.
— Вы близки? — мне так и непонятно, узнал он Романа или все-таки нет.
— Очень, — во мне нет ни толики сомнения, что брат ответил бы так же. При всех наших вечных препирательствах, мы — неотъемлемая часть друг друга. — А у тебя есть братья или сестры?
Егор ставит на положенное место фотографию и подходит к окну. Всматривается в серость улиц, молчит.
Слышно копошение мамы в кухне и стук моего учащённого сердцебиения: от близости парня, от вида его крепкой спортивной спины, облаченной в черную рубашку. Сейчас он — не одногруппник в тинэйджерской толстовке с черепом, а молодой мужчина, заполнивший собой все мои личные пять метров комнаты.
Его плечи мерно вздымаются и каждый раз можно подумать, что у него нет эмоций и чувств, но это безразличие напускное, я успела узнать. Он словно защищается от кого-то или от чего-то. Мне так хочется подойти и обнять его спину, прижаться щекой и попросить довериться мне — Вере Илюхиной, девчонке, навязавшей свое общество.
— У меня есть старший брат, — впиваясь в подоконник руками, не оборачиваясь, произносит Бестужев. — Его зовут Андрей. Но мы не близки.
Он оборачивается, и я не могу разглядеть, печалит его это или совершено никак не волнует. Мне так хочется его о многом расспросить, что даже не знаю с чего бы начать. Мысли перебивают друг другу, скачут от одной к другой и кружат мою непутевую голову.
— У тебя очень уютно здесь, — оглядывается по сторонам. — Значит, здесь ты зубришь свои конспекты? — намеренно уводит разговор. Ну раз так тебе проще, я принимаю твой выбор.
Улыбаюсь и киваю.
— О, кстати! — озаряет меня. — Егор, я набросала по проекту некоторые пункты и готова тебе разъяснить. А то потом навалится много информации и будет сложнее. Когда тебе будет удобно? Завтра воскресение и у меня…- замолкаю, опустив глаза в пол. Ощущение, что я навязываюсь и пытаюсь найти любой повод, чтобы с ним увидеться. Но это не так. Нам действительно нужно обсудить проект. Ему потом будет сложно понять, а Бубновский — еще тот любитель провокационных вопросов.
— Завтра? — задумывается, будто прикидывает свое жутко занятое расписание. — Давай завтра, — соглашается.
Внутри вспыхивает лампочка, но это не от того, что завтра мы снова проведем время вместе, нет. Я выполняю часть нашего уговора! Только поэтому я радуюсь, да!
— А где? Может в библиотеке? Она работает до обеда в воскресенье.
— Смеешься, — хмыкает парень. — Никогда туда не ходил и не собираюсь даже начинать. Я — не из этих, — складывает руки на груди и замолкает.
Из каких таких не из этих?
На что он намекает? На то, что я — из этих?
Ну и наглость! Бессовестной наглый самодовольный спортсмен. Не из этих он. Велика птица!
И к себе домой я его звать не буду, раз такой важный.
— Приходи завтра ко мне, — вдруг выпаливает Бестужев.
«Правда? А во сколько?» — писается от радости мое глупое сердечко.
— Не знаю даже… — деланно вожу носком по полу, раздумываю, ага.
— Часам к 12 сможешь?
— Смогу, — ой.
— Ребята, идите обедать! — кричит мама из кухни.
Мои глаза разбегаются по сервированному столу. Такое ощущение, что мама достала все запасенные на зиму закрутки: и помидоры, и огурцы с патиссонами, и любимую Ромкину аджику, и мое любимое красносмородиновое варенье.
Здесь и квашенная капустка, и бочковые грибочки с лучком, и жаренная картошечка с корочкой и вазочка с шоколадными конфетами, а не карамельками.
Она что, готовилась заранее?
На плите дымится огромная кастрюля, а на соседней
