Берт Хэршфельд - Акапулько
Он сказал ей об этом:
— В тебе заложено быть звездой, Шелли. Одной из самых больших звезд. Такой же, какими были Монро и Тейлор. Величайшей звездой. В тебе есть особое качество, оно не только проявится в кино, но и выйдет наружу, к людям, заставит их отвечать тебе. В этом заключается волшебство фильма. И оно реально, как сама действительность.
Она пытливо вгляделась в лицо Формана, ища в нем малейший след, хотя бы слабый намек на насмешку. Ее не было.
— Я допустил ошибку с тобой. Я слишком сильно опекал тебя, слишком много давал тебе режиссерских указаний. С этого момента ты свободна. Наплевать на текст. Конечно, я по-прежнему буду снимать диалоги, там нужен текст, но если ты его забудешь, не беда, говори от себя. Говори, что тебе нравится. Делай, что тебе нравится. То, что ты чувствуешь, Шелли. Сделай каждую сцену своей собственной. Забудь о камере — это проблемы Мака. Работай свободно, будь естественной, будь сама собой.
— Я попробую.
— Когда ты будешь готова, мы снимем последнюю сцену еще раз.
— Как скажешь, Пол.
Они, ни разу не прервавшись, сняли длинный эпизод, и, когда работа была закончена, Форман обнял Шелли, а та смеялась и снова плакала, но уже от радости и возбуждения.
— Я все время запиналась, — рассказывала она. — У меня в голове постоянно вертелись какие-то сумасшедшие мысли, чего только не приходило мне на ум! Я все время забывала текст! Что я говорила — все было правильно?
— Лучше и не могло быть.
— Ох, Пол! Я так хотела сделать все хорошо!
— Все было хорошо…
Не о многом в своей прежней жизни Шелли могла сказать, что это было хорошо. Например, о ее карьере, ее замужестве. А теперь осталась только «Любовь, любовь». «Она должна получиться хорошей. Кроме того, — думала Шелли, — это ее последний шанс, разве нет? С помощью Пола Формана я смогу, наконец, использовать этот шанс». Она верила Полу, и она верила Харри. Была вынуждена верить.
— Dame un veinte, señorita[70]…
Перед Шелли стоял маленький мальчик, рука его была протянута к ней.
— Como[71]? — переспросила она.
— Un veinte, — повторил он. — Para un pan[72].
Слова замерли в воздухе — пародия на старых попрошаек, которых можно было видеть в Мексике на каждом углу. «Para un pan…» На кусок хлеба… Она порылась в сумочке и протянула мальчику банкноту в пять песо. Он уставился на нее, не веря своим глазам, потом повернулся и побежал, зажав деньги во все еще протянутой руке.
Ее внимание привлек смех. Неподалеку, привалившись к штабелю каких-то товаров (дело происходило в порту) и поглаживая свою русую бородку, стоял высокий американец.
— Помнишь Лео?
— Я не хотела бы с вами разговаривать.
Он вытянул руку.
— Un veinte, señorita, una caridad…[73] — Он покачал головой, а глаза его оценивающе осматривали фигуру Шелли в желтых обтягивающих брюках и коричневой блузке.
— В таком наряде тебе не следует одной прогуливаться по здешней набережной. Никогда не знаешь, кто к тебе может здесь пристать.
— Вроде вас?
Он слабо рассмеялся. Потом, выпрямившись, подошел к Шелли.
— Этот парень обдурил тебя. Надувать туристов — излюбленный метод делать деньги для таких детишек, как он, они этим живут здесь.
— Точно так же, как и вы, — ответила Шелли; в ее голосе был слышен вызов.
— А для чего тогда вообще нужны туристы? А потом они возвращаются домой, к своим лужайкам и покеру, откуда их и забрали.
Она сделала шаг назад.
— Вы не очень-то вежливы.
— Не кипятись. Форман, тот кинорежиссер, у него денег полно. А «Эль Тибурон» платит мне небольшие комиссионные. Каждый имеет право жить.
— Вам следовало бы предупредить о том, куда вы нас повели.
— Жизнь тем и приятна, что полна неожиданностей. — Он приблизился к ней.
— Послушай, — тихо и вкрадчиво зазвучал снова голос Лео, — у тебя, наверное, при себе есть несколько песо. Давай пропустим по парочке пивка. Я знаю тут одно место. А потом, после этого, я угощу тебя травкой…
Шелли зашагала прочь, стараясь выбросить все из головы — намек в его тоне, то, как он заставил ее себя чувствовать с ним. Она мучительно попыталась сосредоточиться на простом физическом действии — ходьбе, ускорила шаг… и не заметила одинокого пешехода, прошедшего мимо.
Сосредоточенность Шелли была нарушена пылинкой, попавшей ей в глаз, — она вернулась к реальности и увидела еще одного мужчину. Казалось, он поджидал именно ее. Внутри у нее все задрожало, и Шелли оглянулась в поисках другого пути. Незнакомец выглядел достаточно странно: угловатый, костистый, одно плечо выше другого, другое слегка укорочено, приподнято к шее. Наклоненная вперед голова, запавшие глаза, смотрящие на мир из-под костистых надбровий. Вокруг шеи обвязан цветной шейный платок. Смуглые щетинистые щеки, крупные, четко прорисованные черты лица.
— Buenas tardes[74], señorita, — произнес незнакомец. Он жестом показал Шелли на мольберт, установленный у края тротуара, и складной стул. — Всего несколько минут, — сказал он по-английски. — Я могу нарисовать ваш портрет. Углем, пастелью, акварелью, как вы захотите.
В его произношении Шелли уловила легкий акцент, свойственный жителям американского Среднего Запада, и это усмирило ее страхи. Она осторожно улыбнулась мужчине.
— Думаю, не стоит.
— Всего пятьдесят песо за рисунок углем. Восемьдесят за пастель. Сотня за акварель.
— Нет, благодарю вас.
— Не спешите. Со мной можно договориться. Сделайте мне заказ.
— Спасибо, нет.
Он поднял верхнее плечо.
— Тогда, может быть, mañana[75]. Или послезавтра. Я здесь каждый день.
Что-то заставило Шелли заколебаться, какая-то знакомая тень в его глазах — что-то от ее самой?
— Хорошо, — решилась она. — Нарисуйте мой портрет углем.
— На акварель уйдет ненамного больше времени. В цвете вы будете восхитительны.
— Углем, — твердо сказала она, сама удивляясь своему выбору.
Шелли села на стульчик и повернула лицо, как он ей сказал. Он несколько мгновений всматривался в нее, а потом его рука широкими, уверенными движениями набросилась на бумагу. Из ничего возникли линии и тени, а из них начало проглядывать лицо.
— Это всегда будет вам напоминать об Акапулько, когда вы вернетесь… — вы откуда приехали?
— Последнее время я жила в Лас-Вегасе.
— Под жарким солнцем Вегаса меня тысячу раз раздевали до нитки…
— Вы играете?
— Ясное дело. Неудачник — все время проигрываю. Пристрастился.
— У меня тоже так было, с игральными автоматами. Потом бросила.
