Берт Хэршфельд - Акапулько
— Нанси и я, мы работает над ее испанским, так что когда она вырастет, будет свободно говорить на двух языках. Но в основном мы разговариваем на английском. Почему, скажи-ка, Нанси.
— Потому что мы преданные американцы, — послушно отозвалась девочка.
— Мы не хотим забывать об этом, где бы мы ни жили. Ну разве она не милашка? Поговорите с ней, Пол. Это все равно, что разговаривать со взрослым человеком.
— Отправьте ее обратно спать, — сказал Форман.
— О, Нанси привыкла ложиться поздно, она обычно составляет своей маме компанию. Правда, Нанси?
Форман затолкал таблетки в горло и смыл их остатками своего кофе.
— Я ухожу, — объявил он.
— Ох, нет! Останьтесь еще, прошу вас. Нанси сейчас идет спать. Пожалуйста, Пол, еще минутку.
Форман согласился подождать, и Хетти отвела ребенка в другую комнату. Когда Хетти вернулась, глаза ее блестели и сильный запах только что использованной туалетной воды сопровождал каждое ее движение.
— Ну разве Нанси не чудо! Я просто обожаю ее! Сегодня она немного не с лучшей стороны себя показала, конечно, но вообще в этом ребенке столько понимания и чувствительности! Нанси очень тонко чувствует людей. Ее суждения о людях, хочу я сказать, всегда бьют в точку. Вы ей понравились, Пол, я это заметила.
— Мне пора идти, — ответил он.
— Ох, пожалуйста, побудьте еще немного! Неужели вам нравится вот такая ночная пора, да когда еще не можешь заснуть? Я ненавижу, просто ненавижу. Оставаться одной в темноте. Иногда я просыпаюсь от испуга, будто со мной в комнате находится что-то страшное, таинственное, даже роковое, — тогда меня начинает бить дрожь, и я плачу. Почему бы нам не выпить еще. Вроде бы у меня оставалось немного джина, мне кажется…
— Мне уже достаточно.
Она принесла бутылку и два стакана, наполнила оба, протянула ему один.
— С того самого мгновения, как вы вошли в бар, я поняла: вы не такой, как все. Правда, Пол? Не такой? То есть, я имею в виду, вы знамениты или что-нибудь вроде этого?
— Перестаньте, Хетти.
— Я серьезно. В ваших глазах есть какое-то неистовство. Я же вижу.
— Я знаю, вы очень хорошо умеете чувствовать людей. У вас вся семья такая. Простите, но я правда должен…
Прикосновение женщины к его руке удержало Формана.
— Я виновата, — сказала она. — Я самонадеянна и груба и прошу у вас прощения. Но я должна вам сказать это. В вас чувствуется некий авторитет, привычка командовать. Вы были военным, да? — закончила она голосом, каким обычно дразнятся маленькие девочки.
Он не хотел вспоминать.
— Морская пехота.
— Вот! Я так и знала! И вы были офицером, я права?
Он ответил, осторожно подбирая слова:
— Если и есть вещь хуже, чем самому вести людей на бойню, так это посылать их туда.
— О, да. О, да. Я согласна. Насилие и убийство, война, все это очень плохо. Просто ненавижу все это, просто ненавижу… А вы, наверное, в своей синей морской форме были сущим наказанием для женщин!
— Я никогда ее не надевал.
— Я заметила еще одну вещь, — продолжала она, подвигаясь ближе к Форману. — Это необычное свойство вашего голоса. Вы обладаете резонансом, у вас голос, я бы даже сказала, вибрирует. Женщины приходят в восторг, когда слышат голос настоящего мужчины. Вы знаете это? Конечно, знаете, у вас ведь необычайно развитый интеллект, это очевидно. Я не должна вам, наверное, говорить это, но я скажу, потому что уверена, что вы поймете меня. Вот я здесь сижу, рядом с вами, а звук вашего голоса, мне кажется, достигает каких-то неизвестных глубин моего существа. Я вся дрожу, как будто я девочка и у меня первое в жизни свидание.
Она заглотнула воздух и положила его руку себе на живот.
— Вот там. Там я его чувствую. Подумать только, женщина моего возраста и моего опыта, а сердце колотится как бешеное. О да, правда. Вот, сами убедитесь.
Она передвинула руку себе на грудь.
— Чувствуете, как бьется? Нет? Надавите ладонью сильнее, сожмите, если хотите…
Он убрал руку.
— Я шокирую тебя, — быстро выговаривала слова Хетти. — Прошу тебя, не обижайся. Ты, наверное, просто не можешь понять, что значит для женщины вроде меня встретить такого мужчину, как ты. Я, как старатель, который перебирал пустую породу и вдруг, внезапно наткнулся на богатую жилу. Пол Форман, ты сущее золото. — Она словно испускала некие флюиды откровенного секса, которые, сгустившись в облако, начали обволакивать Формана. Рефлективно, он стал отвечать ей.
— Вот, — прошептала она, обнажая грудь. Она стояла, как у юной девушки, и Хетти повела плечами, чтобы подчеркнуть это. — Разве они не милые? Я была очень осторожна, когда родилась Нанси, всякая там гимнастика и массаж. Я всегда очень гордилась своей грудью. Она, наверное, лучшее, что у меня есть.
— Твоя дочь, — спросил Форман.
— Она не будет нам мешать, обещаю тебе. Я сказала ей не входить сюда, она всегда меня слушается.
Хатти поднялась, сбросила и отшвырнула свой халат, потом снова оказалась на кушетке. Ее руки бродили по всему его телу, и Форман ощутил прикосновение ее мокрых и мягких губ к своей шее и лицу. Он наблюдал, как она возилась с его ремнем, потом стягивала с него брюки.
Он поцеловал Хетти, дотронулся до ее груди и подождал. Ничего.
— Я понимаю, — сказала она. — Первый раз. Ты весь на нервах, я тоже. Постарайся расслабиться. Все получится. Увидишь! Я помогу тебе. Я знаю, что надо делать. Смотри, смотри, какой он у тебя красивый, просто прекрасный. Я знаю, ты будешь не таким, как все. О, мне нравится делать это тебе, я обожаю…
Ее дыхание было хриплым и быстрым, тело судорожно содрогалось. Форман позволил себе откинуться назад на кушетку, закрыть глаза. Его мысли уносились назад до тех пор, пока перед глазами не возникла Лаура, а слышимые им звуки и ощущаемые им запахи не превратились в голос и аромат Лауры. И снова эти быстрые пальцы пробежали по его животу и туго сжавшейся мошонке, увеличивая, наполняя кровью и придавая твердость его органу, пока, наконец, все его существо не сосредоточилось там, и Форман взорвался.
На третий день съемок воспоминания о прошлых неудачах окончательно убедили Шелли, что она погубит фильм Харри Бристола. И фильм Пола Формана тоже. Она забывала текст, не выполняла указаний Формана. Одну сцену из-за нее пришлось переснимать целых пять раз, а когда Бристол обругал Шелли, она расплакалась и убежала.
Форман пошел за ней. «Если я не верну ее, любыми способами, вся картина пойдет псу под хвост.» Форман был уверен в этом. «Даже Бристол уже признал ценность того образа, стиля “женщины-девочки”, носителем и выражением которого была Шелли. А что касается меня, то с каждым новым днем съемок Шелли Хейнз все больше и больше становилась сущностью, сутью этого фильма.»
