Договор на одну ночь (СИ) - Мария Анатольевна Акулова
– Не буду. – Я выдыхаю отказ очень просто. Мои глаза снова поднимаются к мужскому лицу.
Губы дяди изгибаются в улыбке. Он знает, что за эти пятнадцать лет переломил меня под себя именно так, как хотел. Я только сейчас наконец-то понимаю, насколько страшно тянуться за любовью к тем, кто тебя окружает. Ты привязываешься. Отдаешься. А потом…
– Вы же знаете, что он пытался меня изнасиловать... – То ли спрашиваю, то ли утверждаю только сейчас. По плотно сжавшимся мужским губам делаю вывод: знает, конечно. Господин депутат не смолчал бы. Он – смелый. Не то, что я. – Вы говорили, что вам поступали предложения от посетителей Кали Нихта. Что вы защищали меня от них. Но, получается, вопрос был исключительно в сумме и национальности? Когда предлагают Мелосы – вы не прочь меня продать как цулу?
Мои слова приводят дядю в бешенство. Рушат стройные представления о собственном благородстве. Он даже глубоко внутри запретил себе сомневаться, что исполняет волю бабушки. Заботится обо мне. Опекает.
Хотя по факту жестоко продает!
– А об этом мы с тобой ещё отдельно поговорим, Лена. Это ты впутала в наши, греческие, дела, чужака. – Дядя Димитрий как истинный асс переворачивает реальность с ног на голову, виня меня в несуществующих промахах.
Дыхание сбивается из-за боли и возмущения. Глаза мокнут из-за вопиющей несправедливости всего происходящего.
– Вас волнует только это? Не то, что он мог со мной сделать? А только то, что я посмела пожаловаться?
– Георгиос объяснился со мной. Попросил прощения. Я ему сказал, что если девушка нравится – за ней надо ухаживать. О ней надо заботиться. И что мы видим? Парень внял мудрому совету. А ты?
Дядины слова настолько абсурдны, что даже отвечать на них нет смысла.
– А если бы Георгиос изнасиловал меня, то тоже достаточно было бы просто извиниться перед вами? Каждый может надругаться над человеком, носящим фамилию Шамли? Но Лена Шамли не может просто уехать учиться?
– Я же сказал уже: дальше с мужем договаривайся. Если он отпустит…
– Что они вам дали за меня? – Дядя сверлит меня взглядом и молчит. – Почем вы продали свою племянницу? Сколько взяли за меня?
Я повторяю вопрос, получая извращенное удовольствие от того, как напрягается и темнеет дядино лицо. Даже если он сейчас с размаху заедет по моему пощечиной – я не удивлюсь и не испугаюсь. Всё выжжено. Я больше не могу его оправдывать.
– Не хотите говорить? Но хотя бы намекните: что-то ценное? На вас, наконец-то, начнут смотреть, как на равного, а не подай-принеси?
У дяди на мгновение расширяются глаза от изумления, потому что ударила я метко.
Он всегда тяготился своим не слишком уважаемым положением в греческой общине.
Шамли – это местные неудачники. Почти нищета. Ну что такое владелец одного захудалого семейного ресторана? А если ещё и дети твои не сделали хорошую партию и не славились выдающимися успехами? А если живешь ты скромно и никак не разбогатеешь? Машина старая. Бизнес не расширяется годами. На кухне работает не приглашенный шеф, а сестры твоей покойной, блин, жены!
Вроде бы ты и не плох, традиции чтишь, род у тебя один из давних, но окружен людьми куда более успешными, а сам…
С губ дяди слетает целая череда грубых ругательств, которая заставляет меня вспыхнуть.
– То есть угадала? Вы хотя бы так надеетесь выбиться в уважаемые греки, а не прожить жизнь перезрелым мальчиком на побегушках?
– Рот закрыла и ушла отсюда! – Дядя предупреждает, кивая на дверь. А в меня вселяются мстительные бесы.
– Я вас огорчу, тейе Димитрий, вас никто не зауважает за такое! Вы не заслуживаете! Вы отдаете родную племянницу ублюдку, который очень хочет увидеть ее в своей постели и у отца которого есть деньги! Вы когда дочку свою замуж отдавали, тоже готовы были…
Удар кулаком достается не мне, но многострадальному столу. Я вздрагиваю и торможу, испугавшись.
Прекрасно помню, как тейе Димитрий отдавал замуж свою кровную дочку. Тем летом к нам приехало привычно много туристов. Афина, как и я, обслуживала посетителей в Кали Нихта. К нам повадился ходить один столичный грек с компанией. Её все предупреждали, чтобы вела себя прилично. Очень бросалось в глаза, что он ей понравился. Но она…
У них ребенок родился быстро и вроде как недоношенным, но все же понимают…
– Я повторю один раз и ты меня услышишь, Еленика. Даже если сейчас не услышишь – позже да. Я пообещал твоей бабушке, яе, что ты вырастешь достойной гречанкой. Я делал для этого много. Я многое тебе прощал. Во многом отказывал себе и своим детям, чтобы хватило тебе. Этого достаточно, чтобы ты уважала мое слово. И вот сейчас ты меня тоже слушай внимательно, потому что своих мозгов у тебя пока нет, это мы выяснили. Тебе нужна семья. Хороший муж. Я договорился о том, что ты жизнь свою проживешь в достатке. Если не будешь дурить – в уважении. Георгиос станет старостой. Ты – ни в чем не будешь нуждаться. Если не будешь вести себя как дура, понимаешь? Твои грезы про поступление на певицу – это даже не мечтательность, а позорная глупость! Тебя нагнут до вступительных! Сначала по кругу попробуют, потом домой отправят. С ублюдком в подоле. Ты приедешь вся в соплях, ещё и опозоренная. Я должен ждать этого? Принять должен? Сопли вытереть? Тут тебя ждать уже никто не будет, Лена. Я в твоем позоре не нуждаюсь! Нам отца твоего с головой хватило. Или ты думаешь уже никто не помнит, что он-то на шлюхе и женился когда-то?
Воздух звенит тишиной и ненавистью. Его к моим родителям и бракованным генам. Моей к дядиным словам.
– Да пошел ты к черту. – Я никогда не обращалась к нему на ты, но тут не справляюсь.
