Договор на одну ночь (СИ) - Мария Анатольевна Акулова
Староста Леонидас (отец Георгиоса) говорит что-то громко и широко разведя руки. Сам Георгиос стоит немного сзади. Он как будто смущен.
Атмосфера всё больше кажется торжественной и дружеской. И это вроде бы хорошо, но сердце это не успокаивает, а наоборот сильнее взводит.
Я быстро и дробно стучу набойками каблучков своих босоножек по бетону набережной, приближаясь. Начинаю слышать уже не отдельные слова, а полноценные отрывки беседы.
Первым меня замечает Георгиос. Проезжается взглядом по телу. Для всех он – душка. И только мне снова дарит похабный-алчный взгляд, от которого за время нашего затишья я успела отвыкнуть.
– А вот и Еленика, кирие Димитрий! – Младший Мелос сдает меня с потрохами. В мою сторону тут же поворачиваются разом всё головы. Это в основном взрослые родственники Мелосов.
Мать Георгиоса стоит с моими тетушками на террасе. Что тут… Происходит?
Я замираю в нескольких шагах, сбитая с толку количеством обрушевшегося на меня внимания.
Староста-Леонидас поворачивается ко мне и подходит, раскрыв объятья. Смотрит в лицо с широкой улыбкой. Сжимает плечи. А потом тянется и целует сначала в правую щеку, потом в левую. Потом снова в правую. Я цепенею. Не могу ни принять происходящее, ни сопротивляться.
– Еленика, дочка! Как мы рады тебя видеть!
В моем сжатом горле жалко булькает «я Елена», но всем тут без разницы.
Я перескакиваю взглядом с лица слишком воодушевленного старосты сначала на Георгиоса, а потом на дядю.
Он тоже светится ярче июньского солнца.
Спускается по ступенькам и обходит меня, чтобы обнять и прижать к боку.
Не знаю, чувствует ли, но мое сердце работает навылет. Я в защитном жесте прижимаю к груди шоппер с килограммом сладких абрикосов, которые собиралась съесть за чтением книги.
– Какое хорошее лето получается, да, кирие Леонидас? – Дядя Димитрий спрашивает не у меня, но именно я по-прежнему привлекаю больше всего внимания. Все смотрят на меня и, качая головой, хвалят. Мол, какая красивая! А хозяюшка какая! И чистая! Настоящая гречанка! – Время для больших дел!
– Да, кирие Димитрий. Лето действительно хорошее. Главное важные дела не откладывать. Будем сразу ко всему готовиться. Выборы в октябре. А в августе тогда сыграем свадьбу! – Староста Леонидас «постановляет», собравшиеся вокруг нас люди хлопают в ладоши и радостно гулят.
С меня наконец-то спадает оцепенение. Я хмурюсь и трясу головой.
– Какую свадьбу? – В первый раз спрашиваю тихо. Меня никто не слышит. Да и не слушает. Дядя продолжает прижимать и рассказывает что-то о празднике в Кали Нихта. Я делаю шаг в сторону и переспрашиваю громче: – Какую свадьбу, дядя?
Заставляю тейе Димитрия прервать речь и опустить взгляд.
Будь я менее встревожена, посчитала бы своим косяком то, что перебила, а промелькнувшее в его глазах недовольство – справедливой реакцией на мое нахальство. Но я сейчас вообще не могу волноваться о таком. Слишком страшные мысли роятся в голове.
Тейе смотрит на меня достаточно долго, а потом снова широко улыбается. И ласково.
– Вашу свадьбу, дочка. – Он тянется к моему подбородку и как бы нежно его поглаживает. А мне становится дурно до похолодевших пальцев и полной потери сил. Я четко читаю во взгляде: «не дури. Пожалеешь». И чувствую себя ребенком, сильно сжавшим зубы, потому что кричать от боли, страха и обиды, когда тебя "заслуженно" бьют ремнем, тоже нельзя. – Вашу. Мы, конечно, люди уже взрослые, Еленика, но не слепые же. Вся Меланфия видела, как Георгиос на тебя смотрит. Как ты расцветаешь, дочка!
Мои барабанные перепонки мучают дядины слова и нарастающий писк напряжения. Я сама чувствую, как дыхание учащается. Происходящее напоминает оживший кошмар.
Что ты там себе говорила о границах, которые твой дядя не перешагнет, Лена? Ты была дурой! Всё так ожидаемо и так, блин, ужасно!
– Я не собираюсь замуж, – выталкиваю из себя, сбрасывая дядины пальцы и мотая головой. Вызываю у всех окружающих смех. Мол, ох уж эти невесты. Ломаются, как девочки… – Я собираюсь поступать, тейе, вы знаете...
Лицо дяди Димитрия замирает в для всех доброжелательной, а для меня – страшной гримасе. Только я не могу бояться ремня, когда на горизонте маячит куда более страшная перспектива.
– А это вы уже с Георгиосом обсудите, дочка.
Оторвав от меня взгляд, он поворачивается к нашим… Гостям.
– Сегодня к нам пришел уважаемый проксенос Костантинос (прим. автора: свах в греческой традиции). Вместе с ним – уважаемые члены семьи Милос. Наш мудрый староста Леонидас, добрейшей души госпожа Мария. Зрелый, ответственный, серьезный не по годам Георгиос. Мы обсудили условия брака. Я понял, что Георгиос тебя очень ценит, Еленика. Не обидит. Вознаградит за согласие. И лучше партии в Меланфии никому не сыскать. Да что там Меланфия? На побережье лучше нет! Поэтому будем готовиться, дочка.
Я пораженно перескакиваю взглядом с одного лица на другое. Умом понимаю, что ни черта подобного не будет, но события развиваются настолько абсурдно, что и реагировать адекватно я не могу.
Отец Георгиоса покашливает и оглядывается на сына. Именно в его лицо я в итоге впиваюсь.
Оно здесь кажется самым искренним. И самым же понятным.
Георгиос смотрит на меня. Прячет от всех свой гадкий триумф, а со мной им щедро делится. Я подмечаю всё: немного вздернутый уголок рта. Бесовские пляски искр в зрачках. Непрерывной строчкой бегущие слова "а я говорил, что всё будет по-моему, Еленика. А я тебе говорил".
– Георгиос, ты ничего не хочешь преподнести Еленике?
Внутрь кричу: "Еленика не хочет ничего от него получать!!!" и всё так же заторможенно смотрю, как "пай-мальчика" Георгиос быстро-быстро кивает отцу. Обходит его и направляется ко мне, доставая из-за пазухи большой ювелирный чехол.
Он плоский, бархатный и по формату напоминает книгу. Я уверена, что внутри что-то дико красивое, но смотреть ни черта не хочу. И тем более принимать.
Подойдя ближе, чем мне хотелось бы, Георгиос его открывает, демонстрируя драгоценный гарнитур. Там колье, сережки и кольцо. Всё – с моими любимыми сапфирами. Только сейчас от их вида к горлу подкатывает тошнота.
Женщина заглядывают в чехол и охают от восторга. Мужчины уважительно кивают.
Я поднимаю взгляд на Георгиоса и честно произношу:
– Я не возьму. И замуж не выйду.
Дядя перебивает мой протест громким замечанием о том, что «ох уж эти волнующиеся девушки!». Гости откликаются на это смехом.
