Дмитрий Веряскин - Дым. Поиск любви
– Сделай тише, – шептал я Оксане, – он уснул.
Она убавила звук.
– Надо будить его, пусть ложиться в кровать.
– Я перенесу его, расправь кровать.
Оксана бесшумно двинулась к кровати, быстро расправив ее.
Я осторожно просунул руку под его голову, он приоткрыл глаза, увидев меня, улыбнулся, не противясь тому, что я беру его на руки, он, напротив, расслабил все мышцы, повиснув у меня на руках. Так же осторожно я положил его на кровать, он улыбнулся вновь.
– Спокойной ночи.
– Спокойной, Серега.
Оксана укрыла его одеялом, поцеловала в голову, он повернулся на бок, и мы вышли из комнаты. Закрыв за собой дверь, она запрыгнула на меня, крепко обвив меня руками и ногами, я держал ее за ягодицы.
– Кошечка, моя дикая, – нежно говорил я.
– Котик, я так соскучилась. Пойдем на кухню, я тебя покормлю.
– Пойдем, – сжимая ее ягодицы, согласился я.
– Все отпускай.
– Нет. Так и пойдем.
– По лестнице страшно, вдруг упадем.
– Не дергайся главное.
– А я хочу дергаться, – мурлыкала она.
– Ты дергаться хочешь или накормить меня.
– Сначала накормлю своего котика, а после подергаемся.
– Все идем.
В кухне я опустил ее на стол, она не размыкала рук на моей шее и все так же крепко обвивала ногами.
– Я хочу на столе и прямо сейчас, – шептала она.
– Я тоже, – говорил я, чувствуя нарастающую силу огня, разжигаемого ей. Пережевывая маленькие пельмешки, я еще слышал ее стоны, они словно каучуковый мячик, отскакивали от стен, не желая растворяться в воздухе.
Она сидела напротив, подперев подбородок рукой.
– Мне так нравиться смотреть, как ты ешь, – говорила она, покрывая меня поцелуями, своим нежным взглядом.
– А мне слышать твои стоны. Они настоящие.
– Все благодаря тебе.
– Благодаря нам и нашей ЛЮБВИ.
– Коль, а ты когда-нибудь думал, почему у многих она проходит?
Я улыбнулся.
– ОНА пройти не может. Может исчезнуть сексуальное влечение, влюбленность, значение слова, которого мне не ясно, но не ЛЮБОВЬ. ОНА бессмертна и ее невозможно разбить об быт или что-то.
– Тогда же почему?
– Потому что ЛЮБВИ не было, только не понятная, быстротечная влюбленность.
– А как отличить ЕЕ от чего то другого?
– Сложный вопрос, не для сердца конечно, для сознания умеющего использовать только узкий формат слов. Может быть тогда ты не можешь играть, когда нет взаимных поглаживаний, когда нет манипуляций. Разве можно словами охватить ее, втиснуть ее в них. Я лишь могу сказать в чем ее нет, и что ее душит.
– Я тоже знаю, ты заставил меня покончить с той, что была во мне. Знаешь, – улыбнулась она, – раньше я считала, что любовь начинается с того момента, когда проявляется чувство собственности, ревности. Когда бесконечно держишь на взводе наше женское оружие и лишь изредка чувствуешь себя расслабленно и спокойно. ЛЮБОВЬ как оказалось НЕ ВОЙНА!
– Какая ты у меня умная кошечка! Оксана, нашему чувству ничто не угрожает, мы честны, а это именно та почва, в которой она произрастает.
– Доедай, они уже остыли.
– Я бы съел их давным-давно, если бы не их игрушечный размер.
– В следующий раз будешь лепить с нами.
– Кстати, у меня опыт есть.
– А главное, – засмеялась она, – нет таких ногтей как у меня, – показала она свои пальчики с длинными, прямоугольными ногтями.
– Если ты мне доверишь это ответственное дело, мне даже не понадобиться ассистент в твоем лице. Тем более твои ноготочки мне так же дороги, что за кошечка без ногтей?
Она улыбнулась.
– Тебе, котик, я доверяю безгранично, даже того, кто был моей жизнью, моим сокровищем. Теперь вас у меня двое, а скоро нас будет четверо.
Я положил вилку в пустую тарелку.
– Девять месяцев я смогу вас целовать одновременно.
– Как? – не поняла она.
– В твой животик.
– Что-то ты этим временем пользуешься плохо.
– Исправлюсь, – серьезно обещал я.
– Посмотрим, – сказало она, вставая. – Иди, мойся, я приберусь здесь, засиделись мы. Она подошла чтобы взять чашку, я обнял ее за талию, прижимаясь лицом к животу. Она, понимая что я хочу, задрала футболку, оголив плоский животик.
Мои губы касались ее, касались нашего еще совсем крохотного ребенка, касались нашей БЕЗГРАНИЧНОЙ ЛЮБВИ!
Я чистил зубы, мыл лицо, брился, говорил с кем-то, что бы я ни делал, мои губы, исполненные ЛЮБОВЬЮ, были с моей матерью, Оксаной, Сережей, каждым и в особенности с тем, кто ползал на самом дне, изъедаемый червями, не видя даже самого крохотного лучика света. Я проглатывал их, стараясь укрыть в родившемся во мне летнем парке. Но даже вековые дубы, нежный шелест листьев, пение птиц, запах роз, мягкая трава не способны заставить хоть на мгновение замолчать их кричащие души. Музыка, поэзия, литература… Что способно заставить человечество раскрыть глаза? Взглянуть за обложку, за экран телевизора, за глаза человека, за все «хорошее», чем мы окружены?
Молотом войны – войны с собой, с собственным измельчением, человек разрушает кривое зеркало – нормальных людей. В нем он видел себя, стоящим на одном из миллиардов крохотных островков, в мутном океане жизни. Боязливого, вцепившегося в сухое дерево, с которого шутливый ветер жизни сорвал бутофорские, вызывающие все больший аппетит плоды. Он делает шаг и опускается в грязную воду, позабыв о пестрых, сверкающих одеждах, течение омывает его, и он выходит на сушу нагим. Окидывает взглядом островки, видя обрюзглые лица с еле заметными бусинками беспокойных глаз. Жадные пасти, отличающиеся друг от друга только размером клыков. Тяжелый панцирь, бережно хранящий от света злость, тщеславие, зависть, ненависть. Он видит огромные лапища, не имеющие ничего схожего с теми руками, что он видел прежде, ноги с конскими копытами, бесчувственно давящие всех и вся вокруг. Он видит себя. Видит, как на его морде впали глазницы, но при этом он не утратил способности видеть. Видит выпадение клыков из кровоточащих десен, видит разложение своего тела. Видит оставшуюся после него смрадную массу на земле. Видя и осознав всю чудовищность того, что он из себя представляет, он исчез, начиная произрастать из земли кустом чайных роз.
Иногда родители привозили меня в гости к тетке и в один из таких летних дней, я решил сменить звездочку на своем «Салюте». У подъезда я разложил ключи, принес заранее приготовленную банку с солидолом, поставил велик, как мы выражались на рога и принялся откручивать заднее колесо. Гайки были затянуты очень сильно, и как я не пытался, не смог справиться с ними. Я сел на лавку передохнуть и обдумать дальнейший план действий. И появился он. Игорь жил этажом ниже, и иногда я его видел, мне, тому двенадцатилетнему мальчику, он казался очень взрослым. В моей памяти он так и остался двадцати пяти летним парнем, с неизменно чистым взглядом и всегда с настоящей радушной улыбкой. В тот день он мне помог, а точнее вместо меня сменил звездочку, сильно испачкавшись в солидоле.
Вечером того же дня, тетка так мне и сказала:
– С этим Богомолом, – крутя у виска пальцем, – не о чем не говори, он уже весь подъезд достал своими улыбками.
Каждое упоминание о нем было полно презрения и какой-то опаски, будто бы он является разносчиком смертельной заразы. Все соседи, видя его или его жену, часто гуляющую с ребенком, учтиво приветствовали их, натягивая улыбки на лица, но стоило им скрыться, как все дружно начинали высмеивать их, считая ненормальными. Мы часто говорили с ним ни о чем, просто так, он всегда внимательно и понимающе слушал меня, с ним я чувствовал себя такой же как он частичкой той манящей меня взрослой жизни. Однажды я ему сказал о том, что соседи смеются над ними, называя «Богомолом». Он, все так же улыбаясь, ответил мне: «Это не люди, это бесы смеются в них».
Его слова только спустя десятилетие всплыли в моей памяти, как и он сам, живущий без сомнения счастливо, где-то за океаном. О счастье же тех бесов, включая мою тетку, говорить не приходиться, его в их жизни так и нет и все потому, что они смотрят на себя и окружающих, в кривое зеркало нормальных людей.
Глава 12. Ижевск
За окном только забрезжил рассвет. Звонок Иры вырвал меня и Оксану из цепких рук Морфея.
– Алло, – ответил я сонным голосом.
– Ты домой ехать собираешься? – бесцеремонно спрашивала она.
– Я дома.
Секундная пауза.
– И вообще не собираешься приезжать?
– Собираюсь. Завтра выезжаю.
– Приедешь, позвони, договоримся где встретимся, я у мамы.
– Хорошо.
– Коля, нам нужно поговорить.
– Я знаю.
– До встречи.
– Пока.
Я положил мобильный, любуясь заспанным и от того особенно красивым лицом любимой женщины.
– Ира? – спросила она.
– Она, – обнимая ее, ответил я.
– Нужно тебе поговорить с ней, она все равно думает о тебе и, возможно, на что-то надеется.
