Развод. Его холодное сердце - Дарина Королёва
Перед глазами мелькали обрывки воспоминаний — вот Давид надевает на меня это красное платье, целуя плечи... вот мы гуляем с Машей в парке... вот его руки обнимают меня...
И тут же — его пальцы на молнии того же платья, но уже на другой женщине.
В висках стучало, я не могла вздохнуть. Пол под ногами словно превратился в палубу корабля во время шторма.
Где-то наверху плакала Маша — или мне только казалось? Я должна подняться к ней... должна защитить... но тело не слушалось.
"Дети принадлежат семье мужа..." — эта фраза парализовала моё тело.
Они заберут у меня дочь.
Заберут мою девочку. Мою Машеньку...
ГЛАВА 3
Чёрный Rolls-Royce плавно въехал во двор, рассекая мягкий полумрак южной ночи.
Я стою у окна своей спальни, сжимая пальцами занавеску так сильно, что прозрачная ткань, кажется, вот-вот затрещит.
Сердце бьётся навылет. Пристально наблюдаю за тёмными силуэтами внизу.
Давид выходит из машины — высокий, в безупречном чёрном смокинге, который сидит на нем слишком идеально.
Даже сейчас, когда внутри все горит от обиды и ярости, я не могу не любоваться его статью.
Он двигается как хищник — каждый жест чёткий, каждое движение наполнено силой. Настоящий восточный правитель, привыкший повелевать.
Мне вспомнилось, как еще утром эти сильные руки обнимали меня, как его губы шептали самые трогательные и ласковые слова на ушко...
Теперь же эти самые руки гладят и ласкают… её.
Ясмина.
Словно восточная принцесса, выпархивает из машины в моём платье.
Моё платье!
Которое предательски облегающее каждый изгиб точеного тела, делает её похожей на дорогую статуэтку.
Маленькая диадема мерцает в чёрных волосах, струящихся по спине подобно шелковым змеям до самой талии.
Он подарил мне его неделю назад, говорил, что красный — это цвет страсти, и что никто не носит его лучше меня.
Ложь. Всё было ложью.
Горячие слезы обжигают глаза, но я продолжаю смотреть.
Смотреть, как его рука ложится на её талию. Как он склоняется к ней, что-то шепчет на ухо. Как она запрокидывает голову, смеясь его словам.
В этот момент я поняла — я могу возненавидеть его. По-настоящему возненавидеть.
Спустя несколько минут дверь в спальню открылась бесшумно — он всегда умел двигаться как тень.
Но его присутствие я почувствовала каждой клеточкой тела. Воздух словно наэлектризовался, заискрил между нами невидимыми разрядами.
Давид всегда входил в комнату так, словно владел всем пространством в ней. Включая людей.
Я не обернулась, хотя всё моё существо тянулось к нему против воли. Пять лет... Пять лет он приучал мое тело реагировать на его близость, как скрипка реагирует на прикосновение смычка.
— Решим всё здесь и сейчас, — его голос, хриплый и низкий, заставил мои колени подогнуться.
В нём слышались стальные нотки человека, привыкшего, что его приказы исполняются беспрекословно.
Звук растегнувшегося ремня резанул по нервам.
Я обернулась, уже зная, что увижу — его глаза, черные как бездна, горящие тем особенным огнем, который появлялся, когда он чего-то страстно желал.
Сейчас этот взгляд пугал меня. Раньше в нем была нежность, сейчас — только властное желание обладать.
Он неторопливо стягивает черный пиджак, словно давая мне время насладиться зрелищем. Его пальцы методично расстегивают пуговицы белоснежной рубашки, обнажая смуглую кожу, поблескивающую в лунном свете. Я помнила вкус этой кожи, помнила, как целовала рельефные мышцы, как поглаживала пальцами старые шрамы...
Он приближается ко мне с грацией хищника, и я невольно отпрянула, пока не уперлась спиной в холодное стекло.
Его глаза в полумраке кажутся почти черными, с опасными золотистыми искрами. Такой взгляд я видела у него лишь дважды: в нашу первую ночь и в тот день, когда его привезли в больницу с огнестрельным ранением.
Тот же дикий огонь, та же первобытная сила, рвущаяся наружу сквозь маску цивилизованности.
Это был взгляд существа, для которого не существует слова "нет".
— От меня не убегают, Катя, — произнес мое имя хрипло, с тем особенным акцентом, от которого когда-то подкашивались колени. — Никогда.
Его ладони с силой впечатались в стекло по обе стороны от моей головы, запирая меня в клетке его тела.
От него исходит мощь. Сила, власть, и… похоть.
Я понимаю, муж возбуждён. Неужели ему мало одной?! Чего он теперь хочет от меня! Разве можно любить и желать несколько женщин сразу? Не он ли говорил, что ты — навсегда моя. Единственная моя… Уникальная девушка… Моё исцеление…
Давид делает шумный вдох, прикрывая глаза, кончик его носа прижимается к моей щеке, а я вздрагиваю. Так хочется сбежать, но понимаю — некуда.
— Такая вкусная… Нежная… Хочу тебя прямо сейчас!
Водит носом по щеке в полумраке и шепчет. Его голос наполнен тихим голодом и рычанием. Каждой клеточкой чувствую его бешеную ауру, жар его тела, жажду, с которой ему не терпится мною овладеть, понимаю — я в ловушке. Когда Давид чего-то хочет, он получает своё желание сию минуту!
Я знала этот голос, я знала эти глаза, наполненный тьмой и огнём одновременно, я понимала, что это означает лишь одно.
Муж голоден. Муж возбуждён. Пора удовлетворить его в постели.
Такое его грубоватое поведение заводило. Волновало и сводило с ума — ведь он был невероятным в постели. Дикий, требовательный. Я теряла сознание от его оргазмов! Я сходила с ума… Теряла голову вместе со счетом времени. А ему всегда было мало.
Иногда он мог быть очень нежным. А иногда — грубым и ненасытным.
Его пальцы и губы могли нежно ласкать моё тело. Покусывать мягко грудь. Чувственно проводить языком по губам и шее… А могли ненасытно впиваться, кусать и порочно наказывать!
Боль превращалась в наслаждение. Это был особый вкус… Вкус, на который способны только восточные мужчины, такие как он.
Но Давид никогда не переступал черту. Он никогда не делал мне больно по-настоящему, хотя в его арсенале имелось множество разных вещичек, включая плети и верёвки.
Муж любил экспериментировать. Его тёмная фантазия не знала границ.
Но он всегда сдерживал себя, шепча мне на ушко, что я слишком нежная и хрупкая… Больше всего на свете он… боится меня сломать.
Я верила ему. Верила всем сердцем, несмотря на предупреждения подруг, потому что полюбила. Знала, что мы с ним особенные. Между нами особенная связь, раз мы с Давидом встретились при опасных обстоятельствах, где я — стала его спасением.
Но сейчас… От него пахло привычным парфюмом, сигарами и едва уловимо — чужими духами. Я почувствовала отвращение.
Мне не хотелось верить, что
