Под кожей (СИ) - Мария Летова
Он наблюдает за мной неподвижно, стоя посреди комнаты.
— Я прошу тебя держаться от меня подальше, — говорю ему то, зачем пришла. — И всего тебе хорошего.
— Карина…
Я выхожу за дверь, тихо прикрыв ее за собой.
Глава 30
Когда я начинаю снова себя осознавать, нахожусь на маленькой парковке у кромки городского парка. На той самой, где еще каких-то несколько дней назад Денис Алиев так бескомпромиссно выбил из моей головы все здравые мысли до единой.
Впереди между деревьев, как и в тот день, снуют люди. Мои пальцы сжимают и разжимают руль. Тревога, заполонившая душу, превратилась в безжалостную руку, которая сжимает сердце.
Необходимость избавиться от этих тисков заставляет встряхнуться.
Я тянусь к лежащей на пассажирском сиденье сумке и начинаю выворачивать карманы. Быстро потеряв терпение, вытряхиваю все содержащееся в ней барахло на сидушку. Выхватываю из этой кучи связку ключей, которую сжимаю в кулаке всю дорогу до нашего с Балашовым дома.
Эта дорога до мелочей знакома. До тошноты. Но, когда открываю ворота и заезжаю во двор, меня не выворачивает наизнанку от эмоций. Прошедшие недели все же пошли мне на пользу. Я дышу почти ровно, когда смотрю на свой дом.
Почти!
Машины Балашова в гараже нет.
Я захожу через гараж, как делала миллион раз, чтобы сразу попасть на кухню. День серый и мрачный, из-за этого в доме сгустился полумрак, хотя еще и трех часов дня нет.
Этот полумрак меня устраивает.
Остановившись посреди кухни, я осматриваюсь.
Не знаю, чем Вадим питается, но кухней он явно давно не пользовался. Не это трогает меня, а то, что в воздухе больше нет привычных запахов — еды, нашего с Сабиной присутствия, от которого всегда было много следов.
На диване в гостиной — подушка и плед, на журнальном столе — ноутбук и кружка с остывшим кофе.
Обойдя стол, я сажусь в кресло в углу и дрожащими пальцами расстегиваю пальто. Оставаясь в нем, я чувствую себя гостьей, и это тоже меня устраивает.
Я набираю Балашову сообщение, после чего откидываю голову на спинку кресла и смотрю в потолок. На него наползают тени по мере того, как электронные часы на стене отсчитывают минуты. В общей сложности мое ожидание перевалило за час, но, словно по волшебству, эти минуты были совсем не резиновыми. Как раз наоборот, они пролетели так же быстро, как носятся в моей голове мысли.
Въехавшая во двор машина нарушает гробовую тишину, в которой я вязла все это время. Я не двигаюсь — ни когда на улице хлопает дверь машины, ни когда за парадной дверью раздаются шаги и в замке поворачивается ключ.
Вадим заходит в дом и просит голосового помощника включить свет. Он вспыхивает над коридором и кухней.
Бросив быстрый взгляд на гостиную, Балашов освобождает карманы, выкладывая на комод у входа телефон и прочие мелочи. Я наблюдаю за ним, впившись пальцами в подлокотники кресла. На нем джинсы и заправленная в них рубашка, на запястье — часы, мой подарок.
Он хмурый, резкий и явно в дерьмовом настроении. Радоваться последнему у меня вдруг нет сил. Та рука, которая создала в груди тиски, не позволяет.
— Почему сидишь в темноте? — задает он приглушенный вопрос.
— Думаю.
— О чем?
Вадим упирается руками в комод, глядя на гостиную, где я сижу, скрытая полумраком.
Чтобы ответить на его вопрос, мне нужна минута. Воспользовавшись ей, я сглатываю слюну и делаю короткий вдох.
— Как ее звали? — спрашиваю сипло.
— Кого?
— Я могла бы и сама узнать, но лучше спрошу у тебя.
— О ком ты говоришь?
— О девушке, которая погибла в аварии…
Тишина, словно купол, натягивается над нами. По тому, каким пристальным стал устремленный на укрывающую меня темноту взгляд, понимаю, что мне не нужно дополнительно объяснять, о какой девушке идет речь.
Я превращаюсь в сжатую пружину. Я такая уже три дня, с тех пор как он наорал на меня в день рождения нашей дочери!
— Это было очень давно…
— Так как ее звали?
Тишина. Гребаная тишина!
Я утираю катящуюся по щеке слезу.
— Ее звали Сабина.
— Господи, — произношу с дрожью в голосе. — Какой же ты засранец…
Он срывается с места и принимается расхаживать по комнате.
Он зол… так чертовски зол…
Но не больше меня самой. Я его ненавижу…
— Это было спонтанное решение. Необдуманное. А потом было уже поздно. Я не собирался этого делать, но в последний момент… передумал…
— Пошел ты… — выдыхаю я гневно.
— Прости. Сейчас это… почти ничего для меня не значит. Как я и сказал, все это было очень давно…
— Очень давно?! — вскакиваю на ноги. — Ты свинья. Ты просто свинья…
— Прости…
— Ты ее любил? — задаю я звенящий вопрос.
Балашов садится на диван и запускает руки в волосы. Я прилипаю к своему месту, замираю статуей, глядя на него через разделяющие нас метры.
Вадим поднимает лицо, смотрит. Он может и не отвечать, все и так ясно!
— Да. Любил.
Это не терзает. Злость сильнее. Бешеная.
— Соболезную твоей утрате, — цежу я, направляясь к коридору, чтобы убраться отсюда раз и навсегда.
Балашов оказывается за моей спиной раньше, чем я успеваю это заметить. Дергает за локоть, разворачивая и толкая к стене. Его глаза лихорадочно блестят, дыхание тяжелое.
— Мы можем начать все сначала, — говорит он с нажимом. — Можем уехать. Мы втроем.
— Нас все время было четверо, — замечаю я с иронией.
— Ты была счастлива. Нет?!
— Это ты так думал! — Я со злостью толкаю его в грудь. — Отойди, Вадим… я хочу уйти…
— Чего бы ты хотела?! — требует он. — Ссор? Ебнутых эмоций? Трахаться с утра до ночи?!
— Я хотела, чтобы меня любили!
— Любовь — болючая зараза, Карина…
— Заткнись… — прошу я его сквозь слезы. — Не смей говорить со мной о любви. Ты засранец! — Толкнув со всей силы, заставляю его отойти на шаг, но он возвращается — на этот раз для того, чтобы обхватить ладонями мое лицо.
— Так достаточно крепко? — спрашивает Вадим, почти задевая мои губы своими.
— Отпусти… Балашов… — шепчу я, пытаясь вдохнуть.
В ответ он сминает мои губы своими…
Глава 31
Это чувствительно и тесно. И его руки на моем лице, и губы на губах.
Возможно, я никогда в жизни не чувствовала его так остро, как сейчас!
Каждой клеткой, каждым рецептором, но только ощущения не выбивают мысли из головы, а наоборот, заставляют их царапаться. Вонзаться в подкорку кусками битого стекла!
Вадим вдыхает
