Две секунды после - Ксения Ладунка
Сжав руки в кулаки, я выхожу в фойе и забираю свою куртку. Черта с два я буду терпеть то, что мне не нравится. Я, мать вашу, Белинда Шнайдер, и если я не хочу где-то находиться, то ухожу, и никто не в силах меня остановить.
Окинув взглядом выход из клуба, я вижу скопление охраны. Будут вопросы, и, если кто-то хватится меня, секьюрити сразу меня выдадут. Пройдя из фойе на террасу, я нахожу пожарную лестницу. Отлично. Перекинув ногу, собираюсь перелезть ограждение, как вдруг слышу:
— Что ты делаешь?! — и быстрые шаги по направлению ко мне.
— Черт, Том! — оглядываюсь я на него. — Я же могла упасть!
Он подходит.
— Ты сбегаешь?
Вздохнув, я смотрю на свои руки, сжимающие лестницу.
— Да, черт возьми, сбегаю! Потому что я не хочу весь вечер терпеть на себе взгляды: «смотрите, это она была на том самом видео»!
— Белинда, это официальное мероприятие… Мы должны здесь находиться. Нам за это платят.
— Окей, мне можете не платить. Ни за какие деньги я это терпеть не буду.
Продолжив покорять лестницу, я перелезаю через ограждение и оказываюсь по другую сторону от Тома.
Он смотрит на меня, потом назад, на клуб. Снова на меня и снова на клуб.
— Черт… — говорит он.
Опустившись на одну ступеньку, я подначиваю его:
— Признайся, ты тоже хочешь уйти. Давай, Том! Сколько можно строить из себя хорошего? Ты рокер или кто? Почему тебе не плевать на этих людей? Деньги важнее гордости?
Муки выбора отражаются на его лице. Плюнув на все, Том просит подождать и срывается за курткой. Накинув на себя кожанку, он подходит и цепляется за лестницу. Меня это по-настоящему радует, и я улыбаюсь. Когда мы оказываемся на земле, то тихо смеемся. Том говорит:
— Ты все та же…
— Надеюсь, что это хорошо.
— Очень хорошо.
Том мягко улыбается и смотрит на меня долгим взглядом. Почувствовав учащенное сердцебиение, я отворачиваюсь и отхожу от стен клуба. Он следует за мной.
Над нами нависает неловкость. По крайней мере, надо мной. У нас был секс, и меня это волнует. Мы опять переступили черту, переступать которую было нельзя. Это либо разрушит наше общение, либо снова сплотит. Но поскольку я знаю, что быть со мной он не хочет, значит, итог будет печальный.
— Почему люди думают, что, увидев мои фотографии, они имеют право делать обо мне выводы? — говорю я, пытаясь отвлечься от выматывающих мыслей.
Боковым зрением я вижу, что Том продолжает смотреть на меня.
— Ты опять начиталась комментариев в интернете? — спрашивает он.
— Да, потому что… потому что я не могу не читать! Новости сыплются на меня отовсюду! Мне начинает казаться, будто весь мир против меня. Люди пишут, что я шлюха. Что я глупая, высокомерная, желают мне смерти. Но они меня не знают! Ничего обо мне не знают! Просто увидели меня на фотографиях. Так хочется спрятаться ото всех!
Мы продвигаемся по уютной тесной улице района Ист-Виллидж. Все лучшие ночные заведения Нью-Йорка сосредоточены здесь, в том числе и клуб, в котором проходит презентация. Людей на улицах немного — лишь небольшие группки курящих у дверей баров. Причина тому — холодная и промозглая февральская погода.
Глянув на меня сверху вниз, Том вдруг говорит:
— Прости. Это все из-за меня.
— Что? — Я поднимаю на него голову. Том снова извиняется, и я ничего уже не понимаю.
— Я попросил мне помочь и обещал защитить. Но от давления я не могу тебя уберечь. Это то, с чем сталкивается каждый, кто выходит в общественное поле. Мы все через это прошли, но тебе особенно сложно, я понимаю и чувствую себя виноватым. Я знал, что так будет. И все равно уговорил пойти на это.
Я смотрю себе под ноги. Улицы вымощены темной крупной плиткой. Здания — из красного, черного и коричневого кирпича, с решетчатыми фасадами и уличными лестницами. Слова Тома эхом звучат в голове. Знал, но уговорил.
— По крайней мере, ты говоришь честно, — подмечаю я. — В конце концов, я сама согласилась. И знаешь, Том… — я бросаю на него мимолетный взгляд. — Тебя тоже травят. Я видела. Тебе тоже непросто.
Его губы искривляются то ли в отвращении, то ли в пренебрежении.
— Знаешь, очень легко поверить в чужие слова о себе, — задумчиво говорит он. — Поверить, что ты плохой. Весь мир под это заточен — ткнуть носом в то, что ты плох. Сломать волю и сравнять с массой.
Мы медленно продвигаемся по улице до небольшого парка и заходим в него.
— Но суть в том, чтобы выстоять и продолжать гнуть свою линию. Ты не обязана выслушивать мнение каждого. Я научился этого не делать.
— Ты сильнее, чем я. Всегда таким был.
Том мягко усмехается. Его рука проскальзывает вдоль моей спины и ложится на плечо. В парке теплое освещение, и, кроме нас, никого нет.
— Помнишь, я однажды сказал, что мы слишком похожи?
Кивнув, я смотрю на него.
— Я — скала, — отвечает Том. — А чужое мнение — волны. Они разбиваются о меня, но мне плевать. Я как стоял, так и буду стоять.
Мы идем по аккуратным дорожкам парка, оставляя за спиной лавочки и фонари. Вдруг становится очень спокойно. Я чувствую поддержку. Знаю, что он проходил через это, и я не одна. И, в конце концов, я тоже — скала.
Мы пересекаем парк и выходим с противоположной стороны. На этой улице заведения намного проще, чем там, где мы были изначально. Кругом потрепанные вывески, навесы и облупившаяся штукатурка зданий. Увидев бар-закусочную, Том предлагает зайти. Пройдя внутрь, мы занимаем дальний столик в углу и подзываем официантку в чепчике и фартуке с рюшами. Диваны здесь ярко-красные, столы деревянные, а стены выложены белым кафелем. Атмосфера шестидесятых в классическом американском кафе.
Мы заказываем картошку и газировку. Оставаясь с Томом наедине, ко мне снова возвращается неловкость.
Черт возьми, как же искусно мы делаем вид, что ничего не произошло. Но я так не могу, а потому начинаю:
— Том, я хотела сказать… — и опускаю взгляд.
— Да?
— Не думаю, что нам стоило… тогда после концерта… Не знаю, что на меня нашло. Секс без обязательств не для меня.
Том молчит.
— Мы не должны были этого делать, — добавляю я.
— Почему ты так думаешь? — спрашивает он. — Мы ведь оба хотели этого, оба
