Медленный фокстрот - Александра Морозова
– Ань.
– Ну, как будто вы умеете друг друга без слов понимать, – выдала она так, словно я требовал вывернуть карманы, и она наконец сдалась, осыпая меня раздражением и мелочью. – Как будто вы до сих пор танцуете, прямо в торговом центре.
Я не смог сдержать улыбку.
– Мы с ней чуть не убили друг друга из-за этой чертовой кофемашины, – напомнил я.
– Да, но вы действительно в тот момент выглядели как муж и жена.
– Ань, – я накрыл ладонями ее руки, держащие бумажный стаканчик. – Мы с Лаймой познакомились еще детьми. Потом тренировались каждый день на протяжении многих лет. Разумеется, мы с ней научились друг друга понимать.
– Но ведь вы не общались – сколько там? – два года? И до сих пор этих навыков не растеряли.
Аня была права. Я понял, что наша с Лаймой связь не оборвалась, как только вошел в танцкласс во время ее занятия.
И мне вдруг захотелось прийти снова, снова испытать то ощущение, когда она обернулась и сначала чуть рассеянно, а потом радостно посмотрела на меня. Казалось, на миг я почувствовал себя в танце – стоя неподвижно, я танцевал. Это было поразительно, потому что иногда бывает по-другому: я двигаюсь с партнершей под музыку, но не танцую. Все вокруг уверены, что это танец, ведь есть мы, есть наши костюмы, музыка, определенная последовательность движений, – но я же знаю, что такое настоящий танец. И понимаю, чем он отличается от…
Аня вдруг перестала рассматривать что-то у меня за спиной – видимо, удивившись молчанию, – и посмотрела мне прямо в глаза. Я даже растерялся.
– У нас с тобой так не получается, – сказала она. – Мои мысли ты читать не умеешь.
– Я ничьи не умею, – отозвался я, снова чувствуя, что не убедителен. – Мы с тобой знакомы меньше, только год…
– Но ведь мы решили пожениться, Даня! Зачем мы это делаем, если мало знакомы?
– Я не сказал мало, я сказал меньше.
– Да, но этого не хватает для того, чтобы мы понимали друг друга так же, как вы с Лаймой.
– Для этого у нас впереди целая жизнь. – Я коснулся ее холодной от мороза щеки. – Мы всему научимся. Только, чтобы научиться, надо разговаривать, понимаешь? Ты можешь прочитать любой шифр, если тебе заранее дали к нему ключи.
– Мы и так разговариваем, – возразила Аня.
А я мысленно смирился с поражением. Как же ей объяснить…
– Чтобы научиться читать мысли, сначала нужно эти мысли друг другу рассказывать.
– А Лайма что, рассказывала тебе все, о чем думает? – недоверчиво посмотрела на меня Аня.
– Еще как!
И не только то, что думает.
Мы с Лаймой срослись настолько, что я даже знал, когда у нее менструация. В первые дни у нее так сильно болел живот, что она пила горстями обезболивающее, а если это не помогало – уходила с тренировки. А я всегда ее провожал, боясь, как бы она не упала где-нибудь по дороге.
– У каждого должно быть личное пространство, – сказала Аня. – И свои секреты. Это нормально.
– Я не покушаюсь на твои секреты. Я хочу, чтобы ты делилась тем, что важно для нас обоих. Чтобы я знал, как себя вести.
Глаза Ани влажно заблестели. Она кивала, но я чувствовал, что ее стремление хитрить и идти легкими путями очень скоро возьмет верх. И снова она будет надумывать себе всякие вещи, молчать, а потом признаваться и плакать.
– Если честно, – сказала она. – Мне бы хотелось, чтобы по поводу колец ты спрашивал совета у меня, а не у нее.
– Я у вас обеих спрашивал, – ответил я.
Аня лишь вздохнула, кивнув, и снова спряталась вместе с мыслями в своей воображаемой раковине, откуда выудить ее лично мне было не по силам.
* * *
Вечером Аня донимала меня всякими вопросами по поводу свадьбы, а потом села за свои соцсети.
Я переключал каналы на телевизоре, не нашел ничего стоящего и подумал о Лайме.
Чем, интересно, она занимается сейчас? Проводит тренировку у детей? Или сидит дома с мамой, пьет горячий шоколад и смотрит на нашу елку?
Нашу?.. Елка, конечно, полностью ее, но ведь наряжали же вместе.
Впрочем, Лайма могла быть сейчас на свидании со своим шахматистом, – уж он-то точно только ее – но об этом думать не хотелось.
Многое я бы отдал, чтобы на него посмотреть.
Мне представлялся тщедушный сутулый доходяга, но я понимал, что Лайма бы на такого даже не взглянула. Скорее он умный – или даже остроумный – и хоть немного симпатичный.
Наконец отчаявшись себя развлечь, я взял телефон и написал Лайме:
«Чем занимаешься?)»
Минут через пять она мне прислала селфи во все том же костюме снегурочки с подписью:
«Сегодня поздравляли младшую группу».
Я невольно улыбнулся, вспомнив, как мы с Лаймой боролись в костюмерной. Руки сладко заныли от воспоминания о прикосновении к ее телу.
«А почему меня не взяли? Я уже привык к роли Деда Мороза, думаю даже купить себе такой кафтан вместо домашнего халата», – набил я на клавиатуре и отправил.
В ответ пришла толпа смеющихся смайликов, а потом сообщение:
«К тебе же невеста приехала! Отдыхайте)».
Я вздохнул. Поздравлять детей было веселее, чем выбирать с Аней подушечку для колец и бронировать билеты на самолет до Доминиканы ее подругам.
«Как тебе Аня?» – спросил я.
Лайма ответила не сразу.
«Она в самом деле очень добрая и милая. А еще она очень боится тебя потерять. Она будет хорошей женой и матерью) уверена, ты будешь счастлив с ней)».
Я прочитал это и должен был бы порадоваться. Но почему-то ничего подобного не испытал.
– Даня, – позвала Аня, не отрываясь от экрана. – Надо, наверное, девочкам и гостиницу забронировать. Можешь этим заняться?
– Могу, но не хочу, – ответил я.
– Ну, Да-а-ань, – протянула Аня. – Пожалуйста. А я закончу с постами, и ляжем спать. Ты ведь не сильно занят сейчас.
Я вздохнул, написал Лайме «спасибо» с обнимающимся смайликом и пошел за ноутбуком.
И сколько ни пытался думать о свадьбе, гостях, церемонии в Доминикане, росписи в московском загсе – да о чем угодно, что касалось нас с Аней, – я то и дело ловил себя на мыслях о Лайме.
Что-то в ней изменилось за эти два года. Она повзрослела. Успокоилась. Стала улыбаться как-то тихо и загадочно, а смотреть мягче.
А как она глядит на детей! Я видел разных тренеров, но мало кто из них смотрел на своих подопечных с любовью. Мало кто устраивал им праздники и поил горячим шоколадом с
