Марш-бросок к алтарю - Елена Ивановна Логунова
Я отступила от линии витрин на несколько шагов и последовательно осмотрела вывески. Справа от «Плюшки» помещалось новое стильное кафе «Прованс». Судя по богатому декору окон и манекену при входе, наряженному мушкетером, даже скромная чашечка кофе обойдется тут в кучу луидоров! А левее нашей скромной кондитерской располагался пивной бар «Моя веселая фрау». Любовно изображенная на вывеске грудастая особа навевала самые игривые мысли.
— Если пойти в «Прованс», жених может подумать, что наша Катька мотовка, — вздохнула я. — А если в «Веселую фрау» — решит, что она легкомысленная!
— Направо пойдешь коня потеряешь, налево пойдешь — еще какая-то гадость случится, уже не помню, — поддакнула Трошкина и потянула меня к кондитерской. — Идем прямо! Вон, я вижу, Александр уже за столиком сидит, скучает!
— Где Александр? — я просканировала взглядом столики на террасе. — Ой! Да он еще и лысый!!!
— Тебе-то что? — Алка упорно тащила меня к двери. — Тебе, что ли, с ним жить? Катька сказала — брать, значит, будем брать!
Александра взяли штурмом. Да он практически и не сопротивлялся, сдался сразу же, как только увидел мои богатые рыжие волосы.
— Боже мой, какая красота!
Александр всплеснул руками и даже потянулся пощупать мои кудри, но я, конечно, не позволила: не дай бог, стянет с меня парик, то-то будет конфуз!
— Какие волосы! «Венера» Боттичелли! Суламифь! Елизавета Английская!
— Видишь, какой культурный человек, сколько рыжих помнит! — на ухо шепнула мне Алка, как настоящая сваха, набивая цену своему протеже. — И комплиментов тебе отсыпал, не скупясь, даже королевой назвал!
По совести, я не могла ответить тем же. Внук бабы Сони не показался мне привлекательным мужчиной. Боюсь, я не сочла бы его таковым даже в том случае, если бы наше знакомство состоялось не в центре густо населенного мегаполиса, а на необитаемом острове. Но Катька сказала — брать, и я взяла. Ну, не самого Александра, взяла, конечно, а только повышенное обязательство в самое ближайшее выйти за него замуж. И обещала я это, разумеется, не от себя лично, а от имени и по поручению Катьки!
То, как быстро и успешно мы синхронизировали матримониальные планы Катерины и Александра, меня и удивило (я лично никак не решусь всерьез примерить на себя оковы супружества), и порадовало. Александр тоже сиял всей своей обширной лысиной, Трошкина же и вовсе пришла в щенячий восторг.
— Отлично! Прекрасно! Замечательно! — ликовала она, удаляясь от кафе-кондитерской и от избытка чувств подпрыгивая и толкая меня в бок. — От одной проблемы мы избавились!
— Теперь хорошо бы избавиться от боевой раскраски и костюма! — ворчливо напомнила я.
В парике, гриме и плаще мне было жарко.
— Ой, да снимай ты эту копну — и все дела! — легко разрешила Алка и сама стянула с моей головы рыжий сноп.
Я царственно повела плечами, сбросила подружке на руки розовую мантию и, окончательно распрощавшись с обликом королевы английской, полезла в сумочку за пудреницей и влажными салфетками. Нарисованное чужое лицо хотелось стереть без промедления.
— Ну не здесь же! — возмутилась Трошкина. — Зайдем в парк, сядем на укромную лавочку под елочкой, там и снимешь грим, не пугая людей стремительными метаморфозами!
— Надеюсь, ты не хотела сказать, что в нормальном виде я страшненькая! — проворчала я, неохотно пряча пудреницу в сумочку.
— В нормальном виде ты гораздо красивее, чем в ненормальном! — заверила меня Алка. — Просто это очень странно смотрится, когда у человека одна половина лица розовая и веснушчатая, а вторая — смуглая, и глаза разного размера...
— Вот оно! — я резко остановилась и щелкнула пальцами. — Эврика!
— Что ты нашла? — эрудированная Трошкина легко воспроизвела перевод с греческого.
— Объяснение!
— В любви?
— Наоборот!
— Интересно, но не понятно! — призналась Алка.
— На лавочке объясню!
Я подхватила подружку под руку и с ускорением потащила ее в парк.
В жаркий послеполуденный час свободные скамейки имелись только на солнцепеке и еще под сенью огромного тополя, обильно линяющего белым пухом. Мы с Алкой предпочли устроиться под тополем и тут же начали чихать. Клочья пуха кружились в воздухе, точно крупные снежинки. На траве под деревом во множестве валялись белые клочья. Похоже было, будто на газоне распотрошили десяток-другой двуспальных ватных матрасов или растерзали отару мериносов.
— Ап-чхи! Я жду объяснений! — невнятно напомнила Трошкина.
Спасая дыхательные органы от приставучего пуха, она закрыла лицо руками. Я сноровисто стирала с физиономии обильный грим. Со стороны можно было подумать, будто я размазываю по физиономии слезы, а Алка рыдает, уткнув лицо в ладони. Я заметила, что парни, лениво фланирующие по аллее, поглядывают на нас с растущим интересом. Еще чуть-чуть — и придут утешать! Этого мне совсем не хотелось — мою потребность в новых знакомствах надолго удовлетворило общение с Александром, поэтому я быстро закончила зачистку лица, убрала антигримировальные принадлежности, а Трошкину толкнула в бок и прошептала:
— Гюльчатай, открой личико!
— А? А-апчхи! — ответила Алка. — Ну, так что у тебя за «эврика»?
— Ты хорошо разглядела моего налетчика?
— Как бы я его хорошо разглядела? Он же личико закрыл, как та Гюльчатай! — Алка сместила ладони ниже, открыв глаза. — Только зенками в прорези сверкал!
— Вот именно. Зенки его я как раз и запомнила.
— Они такие красивые? — заинтересовалась Трошкина. — Слушай, а я ведь читала в каком-то журнале, что женщины, оценивая привлекательность мужчины, первым делом обращают внимание на его глаза!
— А вторым? — я тоже заинтересовалась.
— После глаз обычно смотрят на руки, потом на фигуру вообще, а затем уже на фасон и опрятность нижнего белья! — отбарабанила начитанная подружка.
— Быстрые! — завистливо заметила я.
И потерла лоб:
— Так, о чем это мы?
— О налетчике, которого ты уже называешь своим! — уколола меня Алка. — Что там вторым пунктом — руки? Как тебе они? А фигура?
Рука налетчика оставила след на моей шее, но не в моей памяти. На фигуру в целом я особого внимания не обратила, вроде мужик как мужик, не инвалид — две руки, две ноги... А до демонстрации нижнего белья у нас, к счастью, и вовсе не дошло. Я напомнила об этом Алке и вернулась к тому, с чего начала:
— Так вот, глаза налетчика! Они у него действительно необыкновенные! Они разные!
— В смысле, они такие выразительные, что могут передавать самые разные эмоции?
— Трошкина, ты в своем уме?! — я вспылила. — Какие-такие разные эмоции он мог выражать в то время, когда сжимал мое горло? Любовь
