Селянин - Altupi
— Спи. — Калякин приподнялся и укрыл ноги Егора углом пледа.
— Нет, мне пора идти, — сказал Рахманов и, словно в доказательство своей бодрости, широко зевнул, тряхнул головой. Кирилл, заразившись от него, зевнул следом.
— Рано ещё, четырех нет. И потом там медсёстры. Поспи. Ты в пять часов встал. — И добавил, увидев, что Егор опять собирается возражать. — Мама Галя будет только рада, что мы чикаемся не как мышки.
Егор собрался настаивать, набрал воздуха для тирады, но передумал, позволил себе толику собственных интересов.
— Ладно, полежу, спать не буду.
Они замолчали. Хранили тишину несколько тягучих минут, грелись в объятиях: кондиционер сожрал всё тепло.
— Мне хорошо с тобой, — сказал Егор, его голова лежала на плече Кирилла, пальцы выводили узоры на его животе. Признание стало неожиданным.
— А мне с тобой ещё лучше. Не хочу уезжать.
— Не уезжай.
— Нет, поеду — за Андрюхой надо присматривать. Мы же семья.
Егор промолчал. Кирилл не видел, какие обуревают его чувства, но почему-то был уверен, что это сентиментальная благодарность.
— Кир, ты меня любишь? — вдруг спросил Егор.
— Что за вопрос? Конечно!
— Спасибо.
— За что, дурак? — Кирилл повернул к нему голову и отвесил щелчок по лбу. — Это тебе спасибо, что подобрал меня, долбоёба. Если бы ты меня прогнал, я б сдох уже. Ты для меня действительно всё, весь мой мир. Это чувство не ослабевает. Усиливается, наверно. Не могу без тебя, вот правда. Меня пугает, что ваше лечение может задержаться. Три месяца ещё куда ни шло, а если полгода? Была бы конкретная цифра, чтобы я настроился.
— Будешь учиться, гулять с друзьями, — скрывая грусть, изложил предполагаемое развитие событий Рахманов. — Встретишь другого парня… или девушку, забудешь меня.
— Ага! Или ты найдёшь горячего испанца или какого-нибудь рыжего бюргера! Вдруг какой-нибудь Фернандо или Йохан вскружит тебе голову, и ты забудешь обо мне, эмигрируешь к нему?
Они посмотрели друг на друга, понимая, как схожи их страхи. Лица находились близко, губы без труда соединились в коротком чмоке.
— Я не собираюсь тебя бросать, Егор.
— А как же твои родители?
— Что ты опять про родителей? Мне двадцать, на хер родителей. Ничего они не сделают. Не хочу я никого, кроме тебя. Не смогу ни с кем — не встанет. Ты… не знаю, что со мной сделал… приворожил. Твои колдовские глаза… я с первого взгляда пропал, а когда ты меня динамил…
— Я динамил? — Егор издал удивлённый смешок.
— Ладно, ладно… Я не предам тебя, не брошу из-за того, что тебе надо ухаживать за матерью. Не сравнивай меня ни с кем из… своих бывших. Пожалуйста, доверяй мне. Когда будешь за границей, не бойся, что я тебя кину — этого никогда не будет, думай о матери, оставайся там столько, сколько потребуется, чтобы она вылечилась, а я буду ждать. Есть же телефоны, интернет…
Егор молчал, испытывающе глядя ему в глаза с близкого расстояния, после сказал:
— Ты думаешь, всё будет хорошо?
Он боялся, страшился будущего, провала надежд и новой пучины безысходности.
— Всё пройдёт нормально, Егор, — успокоил Кирилл, сжал его ладонь. — Мама Галя будет ходить. Даже бегать, как лань. Танцевать. А ты вернёшься в институт и станешь самым красивым прокурором или судьёй. Все преступники сами станут являться с повинной, лишь бы их судил ты.
Егор рассмеялся:
— Хватит, Кир! Глупости!
— Да вовсе не глупости! Где ты глупости увидал? Ты правда красивый, Егор! А красивый прокурор или судья — это так сексуально! Да я буду ревновать поминутно! Но ты ведь будешь трахать только меня, да, Ваша честь?
В глазах Рахманова плясали чёртики.
— Кир, я… уже не могу без тебя, — проговорил он тихо.
У Кирилла к горлу подкатили слёзы.
— А у меня уже снова стоит, — сказал он, чтобы скрыть этот недостойный комок.
— У меня тоже, — усмехнулся Егор и залез сверху. Солнечный зайчик от распахнувшегося где-то в доме напротив окна скользнул у него по лицу. Кирилл был счастлив.
79
По Андрею было заметно, что он скучает по родным. Встречая Кирилла, он сиротливо жался к деревянному столбу, на который крепилась калитка, поддерживал загипсованную руку, прижав к груди, как девочки иногда баюкают кукол. Вечерело, солнце над верхушками деревьев заползало за огромное пышное облако.
— Я нам хавчика привёз, — сказал Кирилл, забирая с заднего сиденья пакеты с купленой едой и своей взятой из дома одеждой. — Шаурму взял. Любишь?
— Я не знаю. Я ни разу не пробовал.
— О! — потрясая пакетами, с упрёком протянул Калякин. — Как Егор допустил такое? Шаурма — пища богов!
— Она дорого стоит, — виновато ответил Андрей. — И ещё, говорят, её делают из кошек.
— Что за ерунда? — подходя к нему, скривился Кирилл. — Хотя, можешь не есть, мне больше достанется. А Егор, кстати, три часа назад съел за милую душу и ни одного котёнка не нашёл.
— Он звонил, — сказал пацан, не уходя с дороги. Глаза его налились тоской, как слезами. — У них точно всё хорошо?
— Точно. — Кирилл поставил пакеты на землю и не смог подавить желания потрепать парня по чернявым вихрам. Сказал в утешение: — Только по тебе очень сильно скучают.
— И я скучаю, — признался Андрей и опустил голову, тронул гипс, смахнул с него какие-то соринки. Да, тоже научился от брата прятать свою боль, но ещё чувствовал потребность ею поделиться и тем самым уменьшить. Маленький добрый мальчик, которого уже наказала жизнь. А может, она ему подарок сделала, что вырастет в хорошего человека и настоящего мужчину. Сравнивая с собой, Кирилл склонялся ко второму. И снова не смог удержаться и обнял пацана, как обнял бы Егор. Острый подбородок Андрея упёрся ему в ключицу.
— Всё будет хорошо. Всё-всё. Верь в лучшее. Всего несколько месяцев потерпеть.
— Я потерплю. Но… я не хочу с ними расставаться… не хочу. — Андрей не плакал, крепился.
— И я не хочу. Мне же тоже придётся расстаться с Егором.
— Но я останусь совсем один…
— Что за ерунду ты говоришь? — Кирилл оторвал мальчика от себя, отодвинул на длину вытянутых рук, серьёзно посмотрел в глаза. — Ты не останешься один. Мы будем вместе.
— Нет, — мальчик покачал головой. — Мы с Егором решили, что я поживу в реабилитационном приюте для несовершеннолетних. Скотину он распродаст, порежет… Потерплю: несколько месяцев всего ведь.
— Какой ещё приют? — Кирилл был шокирован. Было страшно даже представить такое. — Ты будешь жить со мной! Приют для несовершеннолетних… Звучит, как тюрьма. Нет, нахер. Ты у меня будешь жить, в моей квартире!
Андрюха посмотрел на него совсем, как брат, когда тот слушал очередные его благородные порывы — был благодарен, но не верил,
