Селянин - Altupi
— Не обижай их, Миша, они хорошие…
А грёбаный мудак Миша просто развернулся и устремился к выходу. Ни ответив ей ни слова! Ни слова поддержки для неё, ни слова на рассказ про сыновей! Просто развернулся и ушёл! Правда, наткнулся взглядом на Калякина и чуть убавил прыть, Егора он даже боковым зрением не задел, урод.
В прихожей Мишаня замедлил шаг, дождался, когда его догонит Ирочка. Но и она уходить из дома не спешила, полезла проверять кухню. Дивилась на печку, на скромный гарнитур, допотопный стол, на самодельные бачки для воды, вырезанные картинки на стенах, лёгкий беспорядок на столе, закатанные банки в углу. Мишаня ждал, пока она, качая головой, рассмотрит, и тоже глазел через дверной проём.
— Как тут жить можно? — повернувшись к нему, сокрушённо спросила Ирочка. — Потолки низкие, окошки маленькие… И хоть бы полы покрасили, стыдоба… Обои не клееные… Этот работящий мог бы дом в большем порядке держать.
Ах ты сука ехидная! А у него хоть были деньги на краску, чтобы полы красить? Тебе бы такие проблемы!
— Что?! — Кирилл, стиснув зубы от ярости, рванулся вперёд, но его удержали за футболку. Кирилл с тем же гневом обернулся к Егору, вопрошая всем своим естеством: «Зачем ты меня останавливаешь? Ты слышал, что она сказала? Ты будешь и с этим мириться?» Но Егор предстал донельзя измученным, и возглас Кирилла захлебнулся, так и не став полноценным криком.
Господа Мамоновы всё равно не повели ухом, до высоты их социального положения не долетали писки плебеев. Совершив экскурсию в бедняцкую лачугу, они вышли обратным путём на свежий воздух. Ещё раз повертели головой во дворе, где их наконец облаяла Найда, прошли мимо прислонившегося спиной к забору Андрея, до этого от нечего делать пробовавшего на прочность гипс. Кирилл и Егор, не сговариваясь, двигались за ними. Было предчувствие, что благодетель сейчас развяжет с охватившей его немотой и сообщит, какого хера приехал.
Мамоновы дошли почти до машины и там развернулись. Ирочке не очень удобно было стоять в туфлях на траве, каблуки проваливались в землю, ей приходилось переминаться с ноги на ногу. Мишаня стоял твёрдо, в профессиональной позе бывалого политика высокого ранга.
Парни замерли напротив, на расстоянии четырех-пяти шагов от них. Андрюшка приблизился, но из-за спин старших сильно не высовывался, наблюдал с любопытством, то трогал носком ноги вёдра с углём, то отходил к мотоциклу. Ветер трепал их волосы. Потревоженные куры издавали громкое «ко-ко-ко».
Мишаня долгим высокомерным взглядом окинул Егора.
— Подпишешь бумаги, которые тебе привезёт мой юрист, — сказал приказным тоном он. — Кроме этих денег, ты ничего от меня не получишь.
— Да, — совершенно не пытаясь, не собираясь сопротивляться, кивнул Егор. К счастью, и не начиная благодарить.
Ирочка выдохнула. Это было очень, ну прямо очень заметно. Возможно, она боялась, что первенец примется упираться и торговаться. Теперь обрадовалась, что быстро отделались малой кровью.
Легче вздохнул и Мишаня. Разительных перемен в его настроениях не произошло, однако вместо официоза возникла какая-никакая неформальность. Человечностью, правда, не пахло. Он снова оглядел терпеливо сносящего любое пренебрежение Егора.
— Значит, ты пидорас? — выплюнул он, впервые проявляя интерес к жизни сына. Но каким, блять, образом! Мол, я так и знал, что ничего путного из тебя не вырастет.
Кирилл вспыхнул. Вопрос хлестнул по нему кнутом.
— Пидораса в зеркале увидишь, а мы законопослушные граждане РФ.
— Кир, не надо, — Егор тронул его за локоть.
— Надо! — отодвигаясь, двинул рукой Кирилл. — Задолбал он уже! Приехал тут, блять, ферзь великий! Он мизинца твоего не стоит!
— Не надо, Кир, — опять попросил Егор.
— Пусть послушает! — огрызнулся Кирилл. Он ходил туда-сюда и эмоционально жестикулировал. — А то, пиздец, нос задрал, фыркает! Он не смеет тебя оскорблять! И никого не смеет в этом доме оскорблять! А если ещё слово вякнет… или денег на лечение зажмёт… он знает, что будет. Я тебя предупреждаю, Мишаня, проклятие ещё не снимал! И не сниму, пока…
Ирочка негодовала, её трясло от возмущения наглой молодёжью. А ещё к ней прилип какой-то овод, она никак не могла его отогнать.
— Заткнёшься ты, шавка?! — рыкнул Мишаня. Перекошенное лицо и шея пошли малиновыми пятнами. После его окрика задрал голову и закукарекал, нагоняя мистического ужаса, ходивший с курами чёрный петух. Мамонов выкаченными глазами зыркнул на него. Калякин захохотал. Ему чинуша всё равно ничего не мог сделать: это не на своего бесправного и бессловесного сына наседать, а за Кириллом Калякиным маячил его влиятельный папа-депутат.
— Я подпишу документы, — заканчивая перепалку, ровно и твёрдо повторил Егор. Мишаня перевел на него бешеный взгляд:
— После обследования, при положительном результате жди юриста. Ира, едем.
Он открыл ей дверцу, затем стремительно обошёл машину спереди и влез за руль. Заурчал мотор, «Порше» дал задний ход, зацепил кусты, ветки зашуршали, царапая заднее крыло. Со злости Мишаня не обратил на это внимания, колтыхая по всем торчащим камням, в три приёма развернулся на узкой проезжей части и укатил. Ирочка бросила последний надменный взгляд на беспризорную деревенщину.
Кирилл вышел на обочину посмотреть, как по пасмурной улице рассеиваются клубы поднятой иномаркой пыли, да разбегаются с дороги непуганные практическим отсутствием транспорта куры и утки. Вот, блять, и встретились Рахмановы с отцом. Яблочки от яблони далеко упали.
Было так противно!
— Пойдём, Кир, — позвал Егор, — надо с углём закончить. — Он потирал тыльной стороной пальцев скулу и делал вид, что ему безразлично. Андрюшка взобрался на мотоцикл, крутил ручку газа, щёлкал тумблерами и украдкой наблюдал за братом, тоже беспокоился о его душевном равновесии, спрашивать не решался, тема отца в их семье всё ещё была под запретом.
Кирилл глубоко вдохнул, что даже услышал шум втягиваемого ноздрями воздуха. Его собственное душевное состояние требовало что-то сказать — поддержать, выругаться, оскорбить уехавших ублюдков, но он, как и Андрей, чувствовал, что Егор не хочет обсуждать, по крайней мере, пока. Всколыхнутые, как ил со дна моря, старые обиды и страхи, новые проглоченные унижения должны осесть, улечься, чтобы он смог заговорить о них вслух. Кирилл научился разбираться в его замкнутом характере и уважал его привычки. Он сам за эти полчаса стал другим, продвинулся на новый уровень развития. Скачок, который совершил после прозрения, что он прежний и все его друзья — ущербное, деградирующее быдло, теперь казался лишь крошечной ступенькой. А когда он наблюдал, как матёрый пройдоха, взрослый человек, чьи поступки не спишешь на ребячество, безжалостно давит каблуком двух сыновей, смотрит на них без единой капли любви, устраняет
