Елена Ярилина - Колдовская любовь
Однако шум машины стих. Кто-то, плохо различимый в темноте, показался из-за угла, судя по силуэту, мужик.
— Сим, пойди сюда, — позвал он подругу.
— А кто это? — поинтересовалась она немного дрожащим голосом.
— Да я это, я, не видишь, что ли? — нетерпеливо отозвался голос.
— Ну, темно же! — машинально возразила подружка. — Ром, ты? А Ленька мой где?
— Так ты подойдешь или нет? — потерял терпение Ромка.
— Не ходи! — шепнула я ей, стараясь подавить внутреннюю дрожь.
— А что? — также шепотом осведомилась она, и я поняла, что она трусит не меньше моего.
— Не знаю, но не ходи, не к добру он тебя зовет, пойдем лучше в дом.
— С кем ты там шепчешься, с Тонькой небось?
— Ага! С ней! — крикнула подружка в ответ, а мне вполголоса сообщила: — Это ж Ромка, я у него про Ленечку спрошу и сразу назад.
Тем временем она все ближе продвигалась к углу, возле которого неподвижно, словно приклеенная, маячила темная фигура Ромки. Я двигалась за ней, недоумевая, что он там стоит, почему сам не подойдет?
— Ром, Ленька где? — уже требовательно и громко спросила Симка и схватила его за рукав.
Ромка повел себя странно, он вдруг стал пятиться за угол. Подруга моя решила, что именно за углом и находится ее ненаглядный Ленечка, зашагала охотно. Я поплелась следом, морщась от дурных предчувствий, как от зубной боли. Пройдя таким манером несколько метров по дороге, мы остановились. Я сразу же ухватилась за подол Симкиной куртки и стала тянуть подружку к себе, потому что предчувствия мои достигли такой силы, что меня затрясло.
— Отпусти ее сейчас же, слышишь, ты, скотина! — выкрикнула я и увидела темный, лоснящийся бок какой-то машины, но больше я ничего не успела, ни подругу оттащить, ни сама уйти, потому что на мою голову опустилось что-то очень большое.
Я разбила любимую мамкину чашку с золотым ободочком поверху. Чашку было жалко, я плакала, мамка в сердцах отшлепала меня маленькой, но жесткой, пахнущей едким мылом рукой. Это был сон, однако просыпаться не хотелось. Я и без того знала, что еще рано, на дворе темень, во всей деревне ни огонька, а значит, можно спать в свое удовольствие. Я завозилась, пытаясь устроиться поудобнее, правая рука затекла, потому что я на ней лежала, но в голове сразу же возникла такая боль, что стон слетел с губ сам собой. Не успел он замереть, как раздался снова, но почему-то со стороны. Эхо, что ли? Я удивилась, сроду у нас в доме не водилось никакого эха. Стон повторился, протяжный, низкий, и такая была в нем мука, что мурашки по коже забегали.
— Бабуль, это ты стонешь? — спросила я и с удивлением услышала свой надтреснутый, слабый голос.
Никто не ответил мне, слышался только шорох, и такой противный, словно кто возил ногами по песку. Я открыла глаза и ничего не увидела. Вокруг расстилалась такая кромешная тьма, что я засомневалась, открыты ли они у меня. Я дернулась, силясь поднять руки, не получилось, руки совсем не слушались меня, похоже, что все-таки сплю, но вот голова болит зверски и тошнит. Я осторожно потерлась щекой о подушку, и тут же в нее что-то больно впиявилось. Никак камень, ни фига себе подушка! Где же это я, интересно бы знать? Стон невдалеке от меня послышался опять, а подальше еще отголосок, словно ребенок скулит. По всему выходило, что я не одна, сколько нас тут, где это мы и что тут делаем? Скулеж усилился, и чей-то сорванный голос позвал меня:
— Тоня, Тонечка, ты живая или нет?
— Не знаю, — отозвалась я. Мне было так муторно, и я на самом деле не понимала, на каком свете нахожусь.
— Жива, жива, Тонечка! — радовался, скулил и плакал голос.
— Лучше б померла, может, не так голова бы болела, — проворчала я себе под нос и поинтересовалась: — А где я?
— Не знаю, наверно, в пещеру затащили нас гады, чтоб им подавиться хлебом!
Слово «пещера» мне что-то напомнило, только вот не вспомню что.
— Кто? — слабо поинтересовалась я.
— Ромка-сволочь и его дружки, кто ж еще?! — прошипел голос.
При этом имени память включилась, но лучше мне от этого не стало. Наоборот, все болевые ощущения, словно хищные рыбы пираньи, разом набросились на меня.
— Не знаешь, давно мы тут?
— Давно, ой давно! Я уж кричала тебе, звала, звала, а ты ни гугу. Я испугалась, что ты померла, — тараторила Симка. Судя по голосу, она чувствовала себя куда бодрее, чем я.
— А что не подходишь, чего в сторонке скулишь?
— Связана же я! — удивилась она.
Плохая новость, я надеялась, что руки у меня просто затекли, вот черт возьми!
— А кто еще здесь, кроме нас?
— Кто? — переспросила неуверенно Симка.
— Не знаю, но стонет кто-то, слышишь? — Подумав, я предположила: — А может, это Леня твой? Может, стал за тебя заступаться, они его тюкнули и сюда пихнули? — Мое предположение заставило Симку заметаться в отчаянии, она зарыдала, забилась, возя ногами по земле.
— Ой, он умирает! Тоня, милая, делать-то что?!
— Да тихо ты, чумовая, свод обрушишь, ползи сюда.
Послышалось продолжительное пыхтение, потом опять скулеж:
— Не получается, давай ты ко мне.
— Нет, у меня тем более не получится, я тела своего почти не чувствую, видно, мне больше досталось, чем тебе, да и стоны ко мне куда ближе. Ты вот что, Сим, не можешь ползти, катись.
— Как это?
— Обыкновенно, с боку на бок. Направляйся на мой голос, я говорить буду, а ты катись.
Катилась она долго, со стоном, с подвыванием, пару раз, судя по звуку, головой ударилась, но все-таки докатилась, и довольно удачно, поскольку голова ее на уровне моих рук оказалась.
— Пощупай ртом, чем они там связали меня, может, развяжешь?
— Скажи еще, перегрызешь. Что я тебе, крыса? — пропыхтела Симка, прежде чем приступить к обследованию. — А ведь и перегрызу! — заявила вдруг после довольно продолжительного сопения и чмоканья.
— Такая тонкая?
— Бумажная, эта, как ее? Бечевка. — И она немедленно принялась за дело.
Пусть веревка и была бумажной, но ведь и Симка не крыса, не бобер, дело у нее двигалось чрезвычайно медленно и трудно. Несколько раз Симка в изнеможении замирала, уткнувшись в меня тяжелой головой. Я даже сквозь одежду ощущала, какая она у нее горячая, или мне так казалось? Но глухие, страшные стоны, время от времени доносившиеся до нас, заставляли ее вновь и вновь приниматься за работу. Мне показалось, что прошло уже несколько часов, когда она пропыхтела мне, что одна веревка готова. После небольшого отдыха Симка принялась было за вторую, но тут вдруг послышалось какое-то шуршание, потом удары.
— Что это? — прошептала Симка, уткнувшись мне в спину.
