Елена Ярилина - Колдовская любовь
— Ничё себе только, когда давно уже! — завопила Симка, однако, заметив в окошке бабкину голову, понизила тон. — Как хочешь, но чтоб была! Знать никаких твоих настроений не хочу!
Я вздохнула, уперлась она помолвку праздновать, насмотрелась в сериалах!
— Бабуль, меня Симка на помолвку зовет, не придешь, говорит, обижусь, — выпалила я новости, зайдя в дом.
— Куда она тебя зовет? — изумилась бабка.
— На помолвку, ну, сватовство, обручение по-нашему, или как там, сговор, что ли?
Бабулька помолчала, подумала, потом вымолвила:
— Иди, если зовет.
— Бабуль, я же в трауре, какой мне праздник?
— В этом трауре, детка, ты всю жизнь будешь. Вот только подарить тебе ей нечего, — запечалилась она.
— Вот еще! — фыркнула я. — Какие подарки? Главный подарок для нее — это Леня! Так он теперь всегда при ней будет.
— А какой он из себя-то? Я и не видала его, — заметно оживилась бабка.
Я усмехнулась:
— Вроде ничего, симпатичный, здоровенный такой, и к Симке хорошо относится, задарил всю.
— По первости они все подарки подносят, — рассудила бабка. — Пусть живут да милуются на здоровье.
Я так сильно волновалась, что мне вдруг смешно сделалось: разве это моя помолвка? Принаряженная Татьяна Сергеевна стала пристраивать меня возле Валеры, который от меня демонстративно отвернулся. В этот момент ко мне подлетела Симка, одетая в новое голубое платье из кашемира. На груди у нее полыхала брошь, подаренная женихом. Не говоря ни слова, она сдернула меня со стула и потащила на место рядом с собой, невзирая на неодобрительные возгласы матери.
— Рядом со мной будешь, ты ж подруга моя самая близкая.
Справа моим соседом оказался какой-то незнакомый мне, сильно чернявый парень. Густая шапка волос закрывала ему весь лоб, а под широкими, сросшимися бровями глаза посверкивали как два уголька.
Уж не цыган ли? — удивилась я. Да вроде бы не было ни у Симки, ни у ее родителей знакомых цыган. Парень был интересным, но мне он не понравился. Раздражал его цепкий, так и шныряющий по мне взгляд. Парень настаивал, чтобы я выпила водки. Прицепился ко мне не на шутку. А когда поднес к самым моим губам стакан, собираясь насильно влить в меня эту гадость, я изо всех сил вцепилась ногтями в его руку, жалея, что не отрастила их подлиннее. Он резко дернулся, расплескав свою драгоценную жидкость.
— Ты что, совсем чокнутая?
— Еще какая! Если не отстанешь, я тебя так укушу, что на всю жизнь отметина останется.
Больше он ко мне ни с водкой, ни еще с чем-либо не приставал, только косился иногда угрюмо.
— Почему Эдик на тебя так странно смотрит? — полезла ко мне с расспросами Симка, как только начались танцы.
— Это который Эдик? Вон тот, черный, как жук? Да он придурок!
— Небось ты сама ему что-нибудь ляпнула, я ж тебя знаю!
— Твой распрекрасный Эдик хотел насильно водку в меня влить, представляешь?
— Не-а, не представляю, — безмятежно отозвалась Симка. — Мой Ленечка мне вообще пить запретил, только сухенького немножко и смогла тяпнуть.
Не знаю почему, но именно в этот момент, когда она так хвастливо говорила о своем женихе, я вдруг остро осознала, что теряю мою единственную подругу. И так тошно мне вдруг сделалось, что захотелось уйти. Я принялась искать в сенях на вешалке мою куртчонку. Почти ничего не было видно, но тут кто-то открыл из комнаты дверь, и я сразу увидела мою одежду — ее перевесили на другой крючок. Я даже не успела ничего понять, как оказалась вдруг прижатой к стенке, и горячие, злые губы ожгли мне рот.
— Ох и не везет же мне! — вслух подумала я.
Колючая щеточка усов щекотала мне лицо.
Было страшно и противно, но я все-таки тяпнула его за губу и при этом прихватила кончик языка, потому что он зачем-то все пихал мне его в рот. Усатый резко отпрянул от меня, да и я в этот момент с силой оттолкнула его от себя. Он отлетел к входной двери, натолкнулся на человека, вошедшего с улицы, и оба они рухнули на пол. Дверь осталась открытой, и я выскользнула в нее, обойдя эту кучу-малу. А упавшие с энтузиазмом тузили друг друга.
Меня вдруг начало сильно трясти. Подумала: «Если в таком виде заявлюсь домой, бабулька сразу заметит». И тогда я пошла бродить по улицам. Добрела до околицы, постояла там, ежась от ветра, и решила возвращаться домой. Пришлось идти мимо мамкиного дома. Я увидела в окнах свет. Открыв рот, словно зачарованная смотрела, как уверенно он льется. И рамы уже не обгорелые, кто-то заменил их новенькими, вот только покрасить не успел. Из глубины дома слышался мерный стук молотка.
— Что-то ты синяя такая? — спросила, пристально разглядывая меня, бабка. — Неужто успела так озябнуть, пока от свиристелки шла?
— Баб, ты чего это, мамкин дом продала? — задала я ей встречный вопрос. — А почему тайком, почему мне ничего не сказала?
Бабка немедленно отвернулась от меня, делая вид, что ее интересует чайник.
— Не мамкин, а папкин уж, ежели по самой правде-то, — нехотя вымолвила она, не оборачиваясь. — И не продала я его вовсе, а так отдала.
Я пристала с расспросами:
— Как это отдала? И кому?
— Тимоше я его отдала, пусть живет, его избушка вся сгорела, там и чинить нечего. Митин дом обгорел не сильно, в добрых-то руках как игрушка будет. Разве мы с тобой починим там все? А без хозяина дом сирота, начнет рушиться. — Бабка пожевала губами, помолчала и после тяжкого вздоха добавила уже потише: — Или ты, детка, захотела бы отцов дом в чужие руки продать, на деньги позарилась бы?
Я отрицательно замотала головой, чувствуя, как краска заливает мне лицо и шею.
— Тонь, я умру!
— Да погоди ты! Может, и не случилось еще ничего?
— Ну да, как же, не случилось, когда случилось! А если не случилось, то где же он тогда?
— По делам уехал, он же мужик, Сим, у мужиков вечно какие-то дела.
— Де-е-ла! Скажешь тоже, — передразнила меня Симка плачущим голосом. — Разве по делам он уехал бы не попрощавшись? А-а? Ночью, тайком? Ой, чую я, чую, не к добру это!
— А откуда ты знаешь, что именно ночью?
— Оттуда!
— Так вы спите вместе? — обуяло меня несвоевременное любопытство. — Прямо в доме? А как мать твоя к этому относится?
— Тонь, да иди ты к черту! Какая мать? Мне что, тринадцать годов? Он мой жених, и ее не колышет, что мы с ним делаем.
— Сим, послушай, машина вроде подъехала.
— Ой, может, это Ленечка мой приехал? Родненький мой! — проскулила она и тут же вдруг перешла в другую тональность: — Ну я ему щас волосенки-то повыдергаю! Будет знать, как меня пугать!
Однако шум машины стих. Кто-то, плохо различимый в темноте, показался из-за угла, судя по силуэту, мужик.
