Обожженные изменой. Право на семью - Виктория Борисовна Волкова
Выйдя в холл, нахожу глазами Марусю.
- Ну как? – кидается ко мне она.
- Пять недель, - заявляю с театральной веселостью.
- Пять. Недель, - жует слова мачеха. – И что ты решила, Ирочка?
- Оставлю, - киваю беззаботно. Забираю в гардеробе пальто. Надеваю наспех и, вылетаю на улицу, забыв застегнуться.
- Побереги себя, - недовольно цедит Маруся. – Если решила оставить ребенка, болеть нельзя, - выговаривает она, останавливаясь посреди аллейки. Терпеливо ждет, когда я застегнусь на все пуговицы. И только тогда продолжает движение.
- Ира, - вздыхает она. – Это такой необдуманный шаг. Мужчина странный, если не сказать больше. Ну скажи честно, ты разве о таком муже мечтала? Об уголовнике?
«Он не уголовник!» - силюсь не закричать. Попал за экономические преступления. Кто-то перестроился и начал сразу платить по полной, а кто-то как Криницкий не успел. Думал проскочить между каплями. Но видимо за него взялись круто. Дробление бизнеса и прочие устаревшие фишки.
Я все прочитала, пока «Сапсаном» к отцу ехала. Плюс подставил его кто-то из близких. Слил следствию всю инфу по обналичке и компаниях в офшорах. А крайним назначили Степана.
Нет, я его не оправдываю! Только за одну его выходку с клоном, ему следовало впаять срок. И Борька прав по большому счету. Но…
«Ребенок не виноват!» - воет внутри чуйка. И я от него точно не собираюсь избавляться или отказываться.
- Какая разница о ком я мечтала? – фыркаю я. – Замуж за Белова я не собираюсь.
И вздрагиваю, вспомнив отвратительную будку.
«А паспорт тоже подделан, - отмечаю мимоходом- Туда вместо синюшной морды вклеена фотка Степана».
- Ты бы подумала, Ирочка. Все взвесила. Жизнь только начинается. Мы с отцом тебе, конечно, поможем. И Боречка наверняка. Но ребенку нужен отец, а тебе нормальная семья. А этот… мужчина… не вариант для тебя. А вдруг потом отберет ребенка? Это такая травма. Врагу не пожелаешь. У богатых совершенно нет моральных принципов. И ты попадешь в зону повышенного риска.
- Марусь, - остановившись посреди улицы, хватаю мачеху за рукав. – Спасибо тебе за поддержку. Но я не избавлюсь от ребенка.
- Хорошо, Ирочка, как скажешь, - кивает она и всю дорогу до дома молчит, думая о чем-то своем. Даже улыбается, несмотря на хмурое утро и срывающийся дождь.
Ну и я ее не беспокою. Представляю красивую русоволосую девочку, маленькую и нежную дочку, и тихо радуюсь.
А войдя в квартиру отца на Московском проспекте спотыкаюсь о ботинки старшего брата.
- Соскучился? – фыркаю, входя на кухню.
- Решил еще раз донести до тебя важную информацию, - зыркает брат, лишь на секунду отрываясь от жареной корюшки. – Этого ребенка нельзя оставлять.
- То есть, - вскидываюсь воинственно. – Ты готов пожертвовать родным племянником или племянницей только для того, чтобы засадить Криницкого? Я правильно тебя поняла?
- Ты…ты… - выдыхает брат, поперхнувшись рыбой. Закашлявшись машет руками. Отец, пристав со своего места, хлопает Борьку по спине. И у меня руки чешутся отлупить брата. У самого в личной жизни зеро, так и мне такую же участь готовит. Обойдтся!
Вот будет у меня своя маленькая дочка, а потом и мужика нормального встречу.
- Пап, ну хоть ты скажи ей, - прокашлявшись, взывает Борька к голосу разума.
- Ира - взрослый человек, Боря, - вздыхает отец. – Она сама вправе принять решение. И потом… знаешь. Я вижу в этом работу судьбы, когда обычные и простые вводные дают совершенно фантастический результат.
- Да ерунда, это все! – отгрызается Борька. – Мария Васильевна, ну хоть вы скажите ему…
Ни жива, ни мертва, возвращаюсь на кухню. Если мачеха против, то она и отца переубедит. А там они втроем меня уломают. Бежать, что ли? Вот только куда?
- Я с тобой не согласна, Боречка, - открывает холодильник Маруся. И я выдыхаю с облегчением. – Вот ты сам подумай, мой дорогой, - хлопает дверцей. – Вот ребенок, он сам выбирает родителей и приходит в этот мир. А тут.. выбрал совершенно разных мужчину и женщину. Свел их на одну ночь при немыслимых обстоятельствах. Разве это не чудо?
- Нет, - подскакивает с места мой брат. Резко отодвигает табуретку, спешит в прихожую. – Не согласен с вами, Мария Васильевна? Это все что угодно, но только не чудо. Преступление, попустительство, распущенность, если не сказать грубее, - выговаривает он, натягивая куртку. Нервно поправляет воротник и выходит за дверь.
- Задрал, - выхожу из спальни, устало усаживаюсь на место, где только что сидел брат. И тут же подскочив, бегу в ванную. Еле успеваю добежать, как меня скручивает сильный приступ рвоты.
Умываюсь, полощу рот. И когда выхожу навстречу родственникам, натыкаюсь на строгий взгляд отца.
- Ира, - вздыхает он. Трет гладковыбритый подбородок. – Давай договоримся так. Ты оставляешь малыша. Тут твоя полная воля. Но, пожалуйста, уважь семью и брата. Не сообщай этому проходимцу о ребенке. Он же его испортит…
- Да, папа, ты прав, - подхожу несмело. Обнимаю за шею и легонько касаюсь губами морщинистой щеки. – При таких обстоятельствах – это единственный правильных выход.
Глава 18
Степан
Чуть больше месяца я наблюдаю за девчонкой. Мои люди водят ее по Москве, на «Сапсане» ездят вместе с ней в Питер, а потом гуляют по городу под свинцовыми тучами. И под холодным питерским ливнем шлют мне фотоотчеты.
А я, вместо того, чтобы работать, любуюсь Ирой Зориной. Вот она под красным зонтом переходит дорогу. Вся такая сосредоточенная и нежная. Идет в старых сапожках по лужам, аккуратно ставит ноги, обходя грязь.
«Помутнение рассудка какое-то!» - вздыхаю я, закрывая файл с фотками. А потом открываю его снова и залипаю.
Утащить бы ее, украсть. Но даже близко подойти невозможно. Чертов Зорин приставил к сестре охрану!
Какой-то худой невысокий парень вечно следует за девчонкой. А она не замечает. Ни его, ни моих бойцов. С кем-то щебечет по телефону, встречается с подружками в кафе и совершенно не думает, возвращаться к работе.
«Что-то отпуск у нее затянулся!» – пялюсь красивое личико. В Ире нет ничего напускного или искусственного. Ни этих дурацких губ, больше похожих на два вареника, исправленного пластическим хирургом носа, или подколотого ботоксом лба. Натуральная девочка! Чистая кожа, свой задорный румянец, а не мертвенный мазок румянам на щеках. И взгляд открытый. Вот
