Вернувший к свету - Наталия Романова
Он нагнулся, давая понять, что собирается сделать, а я… я не смогла отказать. Вся моя решимость расстаться с ним, вычеркнуть из жизни, полетела в никуда. Привстала на цыпочки, сама потянулась к губам напротив. В то же мгновение провалилась в водоворот свалившейся на меня чувственности. Смаковала поцелуй, который быстро превращался из неспешного в жаркий, а потом и жадный, собственнический, захватнический.
После мы обедали, сидя за одним столом. Мама постоянно подкладывала еду дорогому гостю, старалась угодить, угостить вкуснее. Рассказывала, что боровики собирала сама, жаль только не успела много набрать, инсульт… Но на следующий год обязательно. И насолит, и насушит, и Алексею Викторовичу посылочку передаст. Сейчас, непременно, тоже гостинец соберёт, но разве сравнить запасы, которые обычно делает, с тем, что вышло в этом году? Груздей не набрала толком, клюквы совсем не заготовила…
На столе стояло скоромное, родители воздерживались, гостя угощали, а на меня ворчали, мол, ешь, разрешение дали – не дело это, больным пост держать. Я кивала, молчаливо соглашалась, косилась на Лёшу.
Кирюша поел быстро и убежал играть с новой игрушкой, подарком Лёши – пластмассовым паровозом с прицепными вагонами, что продлилось недолго. Не успели мы выйти из-за стола, как сынишка отнёс паровоз к входной двери, туда же деловито поставил яркую лопатку под свой рост и сообщил, что пора чистить снег во дворе.
– Маму зови, помощник, – грустно улыбнулся дед.
Я понимала – забирая внука, я расстраиваю родителей, но и оставить его попросту не могла. Пообещала себе, что обязательно привезу сына на лето, пусть дышит свежим воздухом, ест домашние овощи, пьёт настоящее молоко – поправляется. Но в течение года сын должен жить со мной и только со мной.
На улицу мы вышли втроём. Я с сомнением посмотрела на парку Лёши, слишком тонкой она казалась.
– Мне тепло, – прокомментировал он мой взгляд и показал серебристую подкладку, которая, видимо, должна была по-особенному греть.
Потоптавшись немного во дворе, мы отправились по главной улице села. Кирюша толкал впереди себя санки, иногда загружал на них снег, потом сгребал, садился сам и просил, чтобы его везли, что Лёша выполнял, не выражая никакого недовольства от суеты непоседливого ребёнка.
– Ты точно разведён? – спросила я в лоб, как только мы вышли на улицу, и нас не могли услышать родители.
Естественно, мне предстоит нелёгкий разговор с ними, но становиться свидетелями нашей беседы с Лёшей им не нужно.
– Точно, – твёрдо ответил он. – Как только приедем в город, я покажу тебе свидетельство о разводе.
– Почему о дочери молчал?
– Если честно, боялся тебя спугнуть…
– Ребёнком?
– Серьёзностью намерений.
– У тебя серьёзные намерения? – опешила я.
– Не буду врать, я не знаю, какие у меня намерения по отношению к тебе. Мы мало времени провели вместе. Пожалуй… я был намерен провести с тобой столько времени, сколько ты позволишь. Попробовать построить что-то… может быть, даже семью, но…
– Но?..
Не знаю, что я испытала в момент злосчастного «но». Спектр чувств метнулся от острого, нестерпимо горького разочарования до радостного облегчения буквально за долю секунды. Семью строить я не собиралась ни с кем. Семья – кабала, в которую попадает женщина, без шанса выбраться без серьёзных последствий. В моём случае это были следы побоев, шрам на пальцах левой руки, последствия переломов, потеря работы, а с ней – хроническое безденежье.
– Но сейчас всё усложнилось. – Он посмотрел перед собой.
Впереди маячил Кирюша, который остановился перекинуться парой слов с соседкой. Наверняка хвастался новым паровозом и тем, что приехала мама и Лёша. Соседка поглядывала на гостя, тщетно стараясь не выдавать нездоровое любопытство. Я понимала её, видела все мысли в прищуренном взгляде: летом за одного собиралась замуж, сейчас, не успела оправиться от несчастья – привечаю гостя в родительском доме. Не нужно обладать богатым словарным запасом, чтобы отыскать в закромах памяти эпитеты, которыми меня потчевали про себя.
– Мою дочь зовут Мила, летом ей исполнится пять лет. Не могу сказать, что она была желанным ребёнком, скорее нежданным. Я был молодым специалистом, полностью погружённым в профессию, её мать только окончила институт, поступила на интернатуру, куда рвалась всеми силами… На аборт не решились, честно говоря, и не рассматривали такой вариант. Первая беременность, большой риск осложнений. Помогали бабушки, особенно моя мать, приходящие няни. После развода делили время с женой пополам. Когда могла – она забирала Милу, когда мог – я. У нас даже график был составлен. Знаю, что это не слишком хорошо для ребёнка. Половину времени с одним родителем, половину с другим, нет даже постоянной своей комнаты. Вернее есть – две, только выходит, обе временные. Но как сложилось, так сложилось. Мы справлялись…
– И? – не выдержала я молчания.
– Тридцать первого числа моя бывшая жена улетела в США. Ей предложили пройти интернатуру в Массачусетской больнице общего профиля – это одна из крупнейших клиник в США. Невероятное предложение на самом деле, она всегда мечтала, и у неё получилось. Так что с Милой остался я… Конечно, есть родственники, садик, няни, но минимум на год я единственный родитель четырёхлетнего ребёнка. Минимум, потому что мать Милы хочет там задержаться на неопределённое время.
– В смысле – уехала в США?! – Меня настолько поразило, что мать может просто взять и уехать от своего ребёнка, что сдержать эмоций я не смогла.
– Уехала, – повторил Лёша эхом.
– Разве это… возможно?..
Я знала, что женщины бывают разные. Для некоторых дети не являются смыслом жизни, кто-то жаждет самовыражения, стремится сделать карьеру, некоторые и вовсе ведут разгульный образ жизни, спиваются, наплевав на родных детей, но воочию с подобным я сталкивалась впервые. Более того, впервые встретила мужчину, не вдовца, который спокойно говорил, что ребёнок остался с ним… Ситуация, которая всегда казалась мне книжной, специально придуманной для голливудской мелодрамы. Всё услышанное казалось мне патологическим бредом сумасшедшего.
– Почему нет? – спокойно ответил Лёша. – Я точно такой же родитель, как и мать. Мила точно такой же мой ребёнок, как и её, значит, не только права у нас равны, но и обязанности.
– Ты справишься с четырёхлетней девочкой? – с сомнением произнесла я.
– До этого справлялся, – напомнил он в ответ.
Я промолчала. Половину времени дочка проводила с отцом, он очевидно справлялся. Вспомнилось, как уверенно Лёша управлялся на кухне, когда бывал у меня, быстро нашёл общий язык с Кирюшей, который успел отвыкнуть от общения с посторонними людьми, более того, относился к ним с подозрением после всего, что пришлось ему пережить. И всё-таки… всё-таки, рассказанное заставило меня нервничать. Причины своего смятения я не понимала.
– Наши отношения только начинались, поэтому я не говорил о дочери. Да и ты, прости, не спешишь откровенничать. Отъезд Алины стал для меня неожиданностью, – я всё-таки услышала имя бывшей жены. – Сейчас я бы хотел, чтобы всё шло своим чередом, но, честно говоря, понятия не имею, что получится в итоге. Знаю одно – времени у меня станет в два раза меньше, – сказал Лёша, прямо посмотрев на меня. – Я не собираюсь навязывать тебе своего ребёнка, не хочу, чтобы ты именно так восприняла мои слова, просто говорю: у меня есть дочь Мила, ей четыре с половиной года, и она будет занимать львиную долю моего времени. Если тебя устроит оставшаяся часть, я бы хотел продолжить с тобой встречаться.
– Мы, выходит, встречаемся? – не зная, что ответить, выдавила я.
– Можно применить жаргонное словечко «трахаемся», но не стоит, согласись.
– Соглашусь.
Внутренне я содрогнулась от того, как это прозвучало в устах Алексея. Наверняка он знал матерные и жаргонные выражения, в некоторых случаях ругался как сапожник, но мне не доводилось слышать ничего подобного от него, кроме случаев, когда мы… трахались. Иное слово для некоторых наших занятий подобрать было невозможно. И всё же в этом месте, в селе, где выросла, в двух проулках от родного дома я физически не могла слышать ничего, похожего на брань.
Неловкий момент случился ближе к вечеру, когда мама затащила меня на кухню пошептаться наедине.
– Вместе я вам
