Далёкая песня дождя - Вячеслав Евгеньевич Ременчик
Мне непонятно это нелепое преклонение перед существом противоположного пола, порой ничем, кроме природного инстинкта, не объяснимое и даже опасное для обоих.
Постепенно ко мне приходило понимание, почему Она с таким упорством навязывает мне эту с виду пространную тему. Я понял, что таким образом Она пытается уберечь меня и себя от необдуманных решений, чувствуя, что наши отношения вот-вот перерастут в нечто большее и вернуться назад будет уже невозможно. А твердая уверенность и даже некоторая рьяность, с которыми она это проповедовала, были не сиюминутными эмоциями, а убеждениями, выстраданными в прошлой жизни.
— Одним неосторожным решением я могу разрушить твое будущее, твое истинное предназначение, ради которого ты был рожден, живешь и творишь, — сама того не зная, подтвердила Она мои догадки.
— Тебя когда-то разлюбили? — задав этот вопрос, я уже не сомневался в содержании ответа.
— И не раз, — еле слышно ответила Она и так же тихо, самым обыденным тоном, добавила: — Но я благодарна моим обидчикам. Их нелюбовь сделала меня сильнее.
8
— Бом!.. — часы продолжали свой размеренный бой.
Я вторил ему таким же размеренным монотонным счетом.
— Шесть!
— Алый — это мой любимый цвет. Именно алый, а не красный, ты как художник должен знать разницу.
Она грациозно крутилась у зеркала в маленьком алого цвета платье, плотно облегающем ее безупречную фигуру. Я уже ненавидел этот крохотный кусочек ткани, щедро открывающий слащавым взорам все достоинства этого идеального тела. Желание куда-либо сопровождать ее в этом откровенном наряде улетучивалось на глазах. Я и без этого не особо горел этой сумасбродной идеей «размять стареющие чресла на спине у «Койота»«и, с трудом пересиливая себя, делал вид, что поверил ее очередной хитрости.
— С тобой мне там будет спокойнее, — как я догадался, это была попытка соблюсти правила приличия по отношению ко мне, таким нехитрым способом завуалированная под просьбу о защите.
О моих нервах Она не сильно беспокоилась, но все же предупредила:
— Готовься ревновать, я намерена зажигать там по полной.
И уже скоро я старательно прикладывал лед из домашней морозилки к разбитому вдрызг лицу, при этом нестерпимо болела и горела жарким огнем вся измочаленная плоть.
Я умею драться, все же второй взрослый по боксу, но на скользком мраморном крыльце «ночника» в сражении против троих громил у меня не было никаких шансов. Как только я отправил в нокаут их похотливого хамоватого вожака, последовавшие за этим события были вполне предсказуемы. Меня били не менее профессионально, весьма жестоко и вроде бы за дело. Как только острый носок дорогого лакированного ботинка глухо вонзился мне под дых, кто-то, нагнувшись над моим скорчившимся в агонии телом, с легким кавказским акцентом по-змеиному прошипел:
— Чтобы находиться рядом с красивой женщиной, надо быть достойным ее.
Она пришла утром, когда за распахнутым окном утреннюю городскую тишину разбудили первые звонки дежурных трамваев — уставшая и как никогда тихая, сбросила к ногам свое алое платье, забралась под одеяло и мягко прижалась к моей спине своим горячим телом — чужая, совсем чужая. Первым моим желанием было обиженно отстраниться, но в этот миг я неожиданно испытал ранее неведомое чувство, когда сквозь нестерпимую боль твои тело и душа наполняются райским блаженством. Я застонал сквозь крепко стиснутые зубы.
Она хлопотала надо мною весь день до глубокой ночи: таблетки, микстуры, мази, компрессы, все это лечило мои изувеченные члены с помощью каких-то волшебных усилий. Я сразу сообразил, что такие манипуляции ей проделывать не впервой. Она призналась, что от испуга запихнула в меня половину ассортимента ближайшей аптеки. Мы смеялись в один голос сквозь слезы. Но это было потом, а тем утром, когда ко мне наконец вернулась способность слышать и говорить, еле размыкая сухие губы с твердыми корками запекшейся крови, я повторил больше всего ранившее меня на ночном крыльце:
— Я не достоин тебя…
Она ответила не сразу. Притронулась тыльной стороной ладони к моему раскаленному лбу, заботливо накрыла его влажным махровым полотенцем и еле слышно произнесла:
— Это я не достойна тебя, — и приложила к задрожавшему рту больного свой длинный, пахнущий микстурой пальчик. Таким образом запрещая любым звукам вырываться из моего чрева, Она продолжила:
— Я всего лишь красивая, взбалмошная и бездушная кукла в красном платье. Эта внешность, эта душа и этот наряд — мой крест на всю жизнь.
Она прилегла рядом и, приподнявшись на локте, смотрела мне прямо в глаза.
— Ты же талантливый, нет, гениальный художник. Я же вижу, какой ажиотаж творится вокруг твоих картин, как расхватывают их на выставках. Без меня у тебя большое будущее, но только без меня…
По ее щекам текли слезы, и теплыми капельками падали мне на лицо. Я не нашелся, чем ей ответить, лишь целовал сквозь боль разбитых губ ее нежный пальчик с обломанным ноготком.
9
— Бом! — еще один волшебный удар.
— Семь, — еще одно цветное воспоминание.
Коричневый. Я почему-то не жалую этот цвет. Может, поэтому высокий пожилой человек в коричневом твидовом костюме мне сразу не понравился. Я столкнулся с ним в прихожей моей квартиры, когда вернулся домой после художественного совета в академии искусств.
Дорогой костюм сидел на нем мешковато, как будто был снят с чужого плеча. В глаза бросились со вкусом подобранные в тон наряду добротные ботинки на толстой подошве и пухлый такого же цвета кожаный портфель с массивными никелированными пряжками.
«Коричневый» нахлобучил на совершенно лысый череп клетчатую кепку необычной формы и самодовольно улыбнулся своему отражению в зеркале. Завидев меня, незнакомец по-армейски приложил отрытую ладонь к козырьку и что-то картаво пробубнил на французском.
Когда за его спиной клацнул дверной замок, я в предчувствии плохих новостей быстро освободился от промокшего под ливнем плаща и, не разуваясь, шагнул в комнату.
Она стояла у окна и не обернулась на звук моих робких шагов.
— Что сказал этот «коричневый»? — спросил я таким тоном, будто не был удивлен появлению господина к клетчатой кепке.
— Он пожелал нам счастья.
Она по-прежнему стояла лицом к окну и зябко куталась в халат.
— Он продает счастье?
— Он, скорее, посредник. Это адвокат моего мужа, уже бывшего. Только что я подписала все документы на развод и автоматически вступила во владение недвижимостью за рубежом и достаточно крупным банковским счетом.
