Селянин - Altupi
Загрустив, он сполз по забору вниз, сел на землю. Под задницу попались колкие камешки и травинки, разгребать их не было ни сил, ни стремления. Но с несколькими точками опоры стало проще, держаться на ногах он уже физически был бессилен, тело налилось свинцом. Сколько они проспали после тяжёлого трудового дня?
Кирилл задрал голову к небу. Оно было насыщенно-чёрным, звёзды горели крупными бриллиантами. А рассветает в августе рано, в четыре утра или в половине пятого, значит, сейчас не больше, и ещё можно подремать до подъёма. Он пощупал землю справа от себя, прикидывая, удобно ли будет на ней спать. Былки подросшей травы и камешки, засохшие куриные какашки… Кирилл вытер ладонь о штаны, вздыхая, что выбора у него всё равно нет. Поспит здесь, заодно покараулит на случай, если пьяные укурки вернутся, а утром… Про утро Кирилл пока думать не хотел — боялся, что встанет солнышко, и всё равно придётся посмотреть Егору в глаза. Впервые за месяц тянуло закурить.
В доме погас свет. На веранде тоже. Ну и хорошо, ну и поделом ему. Ночь, Рахмановым надо отдыхать, он и так отнял у них два часа и без того короткого сна.
Калякин загрёб в кулак несколько камешков и сухих травинок, пересыпал с одной ладони на другую. Всё же было обидно, что Егор лёг, не дождавшись его, не пришёл ни позвать, ни поинтересоваться. Но он человек рациональный, для него лишние десять минут сна - это энергия для выполнения домашних дел, всё правильно.
Вдруг заскрипела калитка. На фоне тёмного забора появился стройный силуэт Егора. Селянин осмотрелся, немного даже озадаченно, потом, наконец, увидел его, сидящего под забором.
«Егор?» — пронеслось в мозгу у Кирилла, будто он только что не сетовал, что любимый не выходит звать его в дом. Настолько уверовал в свои размышления, что настоящие события оказались неожиданными. Он растерялся и не знал, что сказать. Да он и раньше не знал этого, не находил нужных слов.
Они молчали. Время шло. Кирилл понял, что привык к темноте и может разглядеть лицо Егора. Тот не смотрел на него, голова была повёрнута чуть в сторону и опущена, но не как у провинившегося строго к земле, а немного, только бы не касаться глаз. Взгляд, как всегда, был погружён в себя. Все эмоции бурлили у него внутри, все слова говорились там же, вытаскивать что-то наружу было для него сложно.
Неожиданно Егор сделал шаг и сел рядом у забора, опёрся на него спиной, затылком, руки положил на согнутые колени. Кирилл повторил эту позу. Так они просидели, глядя на звёзды ещё несколько минут. От холода или неопределённости, а может, от крайней усталости и сонливости у Калякина начали постукивать зубы.
— Считаешь себя виноватым? — спросил Егор, и снова неожиданно. Голос его был жутко усталым, удивительно, как он держится без сна. Тем не менее, Кирилл неопределённо махнул головой, высыпал под ноги камешки, которые всё ещё держал в кулаке. Слова не шли. Егор это понял, сказал:
— Перестань. Пойдём в дом.
Он добрый, странный. Непохожий на всех.
Эмоции всё же оформились в слова.
— Зачем? Я приношу твоей семье только проблемы. — Кирилл помотал головой, отвернулся, закусил губу, потому что глаза защипало. Пауза затянулась, и он рвал и выкидывал травинки.
— Ты зря рассказал, что нижний. Вообще зря рассказал.
Кирилл собрался вспылить, да попридержал коней.
— Они знали, что я с тобой. Паша знал. И Никитос. Они видели, как я стоял перед тобой на коленях.
— Сказал бы, что верхний. Для них это менее унизительно.
— Считаешь, я унижаюсь, когда лежу под тобой?
— Нет, — протянул Егор и хмыкнул: — Ты не способен унижаться. Особенно перед таким пидором, как я. Ты не унижаешься, ты требуешь, чтобы я был сверху.
— Мне это нравится, Егор. Я хочу побыть и активным, но пока у нас очень редко секс, сверху будешь ты.
— Но сказать ты мог другое. Чтобы твои друзья…
— Они мне не друзья! На хуй таких друзей! Они только бухать друзья, а чуть что… Ну, ты видел сегодня! — Кирилл стукнул кулаком по коленке. — Чтобы я тебя перед ними чмошником выставил? Обойдутся! Я уже один раз… — Он сжал губы, вдохнул, набираясь сил покаяться, сорвал травинку. — Я уже один раз хвастался им, что тебя во все щели имею. Ну, в тот день, перед тем как к тебе проситься пришёл… Я им расписывал в красках, бухой был. А потом понял, что предал свои чувства, что не могу без тебя жить, и вот… я тебя никогда больше не предам, мне по хую на их мнение. Они мне никто, а ты для меня… ты вся моя жизнь, Егор.
— Лучше скрывай это. Ото всех.
— Хорошо, — внял голосу разума Кирилл, и Егор взял его руку, переплёл пальцы, сжал.
— Пойдём домой.
Кириллу вновь стало не по себе.
— А как же окно?
— Завтра стекло вставим. — Егор расцепил руки, встал, отряхнул штаны на заднице, а потом и ладони. — Пойдём.
— А если они снова вернутся? — Кирилл тоже встал, отряхнулся. — Я могу покараулить.
— Не надо. Сразу позвоним в полицию.
— От меня только проблемы, — повторил Калякин. — Мои родичи против наших отношений… Я думал, это они приехали разбираться с нами. — Про Мишаню он решил умолчать, побаивался признаться, к тому же у него было оправдание молчания: Егор сам просил не упоминать об отце.
— У пидоров не бывает легко, они изгои, — осматривая клочок улицы, произнёс Рахманов. — Если хочешь уйти, утром уйдёшь. А сейчас пойдём спать, я вырубаюсь.
Он пошёл первым, а Кирилл, задержавшись на секунду, пошёл следом. Он знал, что никуда не уйдёт, как бы его ни гнали, тем более не уйдёт по доброй воле. После разговора стало свободнее дышать, но лишь немногим, свинцово-дерьмовый осадок давил на грудь.
Они прошмыгнули в спальню и улеглись. Егор обнял Кирилла, но быстро заснул и повернулся в удобную позу на животе. Калякин лежал, прислушивался. Комнатка без окон, в дальнем углу от улицы представлялась глухим склепом, случись новый визит долбоёбов, из неё труднее всего заметить опасность.
72
Проснувшись, Кирилл увидел ярко-солнечный прямоугольник дверного проёма, задёрнутый бежевой, в таком освещении прозрачной шторой. От
