Селянин - Altupi
— Так вы приехали, чтобы вас тоже охуенно отъебали? — решил схохмить Кирилл, а зря: Пашкиных приятелей перекосило, и все трое, не сговариваясь, сжали кулаки, выдвинули челюсти и попёрли на него.
— Уроем пидоров! — скомандовал Стриженный.
— Э! — щурясь от света фар, закричал Кирилл и, мгновенно среагировав, выхватил у Егора кол, замахнулся. Палочка и впрямь была тяжёлая, полновесная, не какая-нибудь трухлявая сушнина. Такой по горбу перешибёшь, мало не покажется. Пацаны это тоже поняли, остановились на полушаге.
— Я не шучу, — предупредил Калякин. — Уебу, коньки отбросите.
— Мы тебя сами уебём, — сказал Жердев и вышел из-за подельников, собрался померяться силами. — Пидоры не люди, замочить не жалко. Тремя петухами на земле меньше станет.
Кирилл занервничал, перехватил поудобнее кол. Егор справа от него маячил сжатой в пружину тенью. Преимущество было не на их стороне. Двое против четверых даже с колом не выстоят. Пьяные остервенелые ушлёпки искалечат их, вломятся в дом и примутся за инвалида и ребёнка. Они ведь пришли убивать… да пусть просто покуражиться — бед таких могут натворить! Кирилл знал, что быдло ничем не проймёшь, если оно решило повеселиться, он сам был таким. Будут измываться и на телефон снимать, чтобы на ютубе просмотров и лайков побольше срубить, ментам по хую на такое… Ментам! Да!
— Егор, неси телефон, я в ментуру звоню…
— Менты не помогут, — ухмыльнулся Никитос.
Егор без разговоров метнулся за калитку, но сразу наткнулся на Андрея. Пацанёнок прошмыгнул мимо брата на улицу, протянул руку, в пальцах яркими красками светился новенький смартфон.
— Вот, Кир, у меня есть!..
Банда перешёптывалась, отплёвывалась. Кирилл взял кол в правую руку, большим пальцем левой стал набирать экстренный номер полиции «сто два».
— Ты что здесь делаешь? — отругал младшего Егор. — Где я сказал быть?
— Но я же понадобился! — обиженно и убеждённо в своей правоте отнекнулся тот и юркнул во двор. Конечно, снова засел подслушивать за забором. Егор не стал проверять и прогонять, а взял у Кирилла кол, чтобы тому не мешался, удерживал гопоту на расстоянии.
Гудки оборвались.
— Дежурная часть, Токарев, — доложили в телефоне. — Говорите.
Кирилл немного проворонил, разбираясь, как включается громкая связь. Наконец нашёл, включил.
— Алло, говорите, — повторил Токарев. Среди нормальных пацанчиков появилось шевеление.
— Из деревни Островок звонят, — медленно проговорил Кирилл, обводя гопарей взглядом. — На нас совершено нападение. Банда из города. Они пьяные. Возможно, обкуренные. Возможно, вооружённые. — Он нагло врал, но при такой информации фараоны среагируют быстрее. К тому же нож в кармане, который вполне может быть припрятан у кого-нибудь из этих отморозков, тоже сойдёт за оружие, холодное и смертельное.
— Эй, что ты пиздишь! — первыми нервы сдали у Пашки. — Кто вооружён?!
— Сдохнешь, пидор ебучий, — прорычал Стриженный и харкнул прямо под ноги Кириллу, обрызгал ступни слюной.
— Точный адрес называйте, — поторопил дежурный, он, конечно, слышал весь разговор, смекнул, что звонок не розыгрыш.
— Тут в Островке три дома, не ошибётесь. В самый конец деревни. Мы на улице обороняемся. Маски-шоу с автоматами вызывайте и гаишников можно, чтобы водителя прав лишить. Наркоконтроль еще: один из нападавших месяц назад коноплю собирал, не прекратил это дело…
— Да хорош! — завопил Паша, глаза у него расширились, возбуждённо скакали туда-сюда. — Мы уходим! Пацаны, ну их на хуй, сваливаем. Поедем бухать лучше.
— Так пидоры же! — заупрямился Никита.
— Алло? — позвал Токарев. — Что там у вас? Алло!
Кирилл воззрился на Пашу, давая ему секунду на принятие окончательного решения. Машнов не был лидером, но был тем ещё трусом и трясся за свою задницу. За это лето он и так получил солидный нагоняй от родаков и бабки, а ночёвки в вонючем сизо запомнились ему на всю его долбаную жизнь. Стражи порядка в наше время работают оперативно и по совести, даже перерабатывают. Кирилл не любил их, но отдавал должное. И Паша, похоже, мыслил так же — он проиграл ментальный поединок и признал поражение.
— Уходим, пацаны, — повторил он, разворачиваясь. — Пока менты не нагрянули.
Остальные в бессильной ярости подвигали челюстями, шепча угрозы, и пошли к машине.
— Всё нормально, шеф, уезжают, — ответил Кирилл и нажал на сброс, но вздохнул свободно он, только когда машина, оставляя оседать пыль, скрылась за изгибом дороги, перестали мелькать за кустами огоньки габаритов. Это был «Ниссан Теана», за рулём сидел Лёха. Чтоб его дэпээсники поймали, гондона.
Наступила темнота. Свет горел в окнах зала и на веранде, но не давал той освещённости, что ксенон. Кирилл устало привалился к забору, провёл ладонью по лбу, стирая пот и отодвигая чёлку к уху. Бой окончился, в мир пришла тишина.
Егор, опустив кол, стоял рядом, молчал. Кирилл краем глаза видел, как он вяло отмахивается от комаров. Говорить было не о чем, всё, абсолютно всё было ясно без слов — он провинился, в очередной раз навлёк «неожиданность», ему нет прощения. Тоскливо, погано, и руки с ногами не держат. Уж лучше б, наверно, Мишаня или папаня-депутат Калякин…
— Пойдём домой, — обыденно позвал Егор.
Кирилл повернул голову, всмотрелся в почти неразличимое в ночи лицо, будто спрашивая: «Я такого наворотил, а ты меня после этого домой зовёшь?» Да, Егор такой, он всех прощает, не держит зла… вот только Кириллу не стало от этого легче, на душе дерьмо лежало таким толстым слоем, что ненавидел, презирал себя, сам себе не мог простить. И делать вид, что ничего не произошло, что он ни в чём не виноват, что он тоже жертва, бурно обсуждать сейчас с братьями и мамой Галей, какие говнюки на них напали, какая охуевшая молодёжь нынче пошла, тоже не мог. Все знали, кто виноват, кто привлёк внимание к этой семье. Рахмановы бы промолчали, не корили его, но он сам… не мог. Стыд, совесть? Всё едино.
Кирилл отвернулся, кашлянул, прочищая горло, кивнул.
— Иди… иди, а я… мне надо чуть-чуть проветриться, — выдавил он.
Егор не уходил.
— Я приду, — подняв на него глаза, пообещал Кирилл, и самому показалось, что соврал. Но Егор ушёл, тихо притворил калитку, сразу обнаружил за ней Андрея и стал ругать за непослушание, отправлять в кровать. Мальчишка оправдывался. Потом голоса отдалились и стихли. Хлопнула дверь, ведущая с веранды в дом —
