Лабиринт Ариадны (СИ) - Хаан Ашира
— Ну разумеется, ты скажешь именно это! — киплю я. — Владельцев интересуют только деньги! Знаешь, у нас есть такое выражение «пипл хавает». Вот пока он хавает — качество никого не волнует. Но я не миллионерша, которая может купить целую компанию! У меня другие интересы.
— Какие же? — в его голосе появляется оттенок холода, но вино развязало язык и связало осторожность.
— Сделать хорошую игру! Не успешную, а качественную!
— Это твоя мечта? — он разворачивается спиной к стойке и опирается на нее локтями. Вино в его бокале словно бесконечное, хотя он часто прикладывается к нему. — Может быть, тебе создать свою собственную игру?
— Может быть! — хорохорюсь я. — И это не смешно! У нас, знаешь, в индустрии принято смеяться над людьми, которые на собеседованиях говорят, что пришли делать «игру мечты». Мол, это так наивно и глупо. Игры должны приносить деньги! Никому не нужны квесты, которые пройдет один процент игроков, сосредоточьтесь на том, что заставит остальные 99 % оплатить абонемент! А я хочу, чтобы в мою игру возвращались даже спустя двадцать лет!
Я чувствую, как пылают щеки и щиплет губы вино. Кусаю их, но Дионис больше не обжигает их взглядом и не притягивает меня к себе.
— Это действительно не деловой подход, — говорит он, небрежным жестом смахивая со лба непокорный завиток.
Вместо того, чтобы встать на цыпочки, закрутить крутой локон вокруг пальца и снова поймать сочные губы, я…
Я продолжаю спорить.
Теперь понятно, почему я не замужем?
— Вот поэтому ты меня никогда не поймешь! — выдыхаю я. — Ты можешь купить одну игру, вторую, третью, четвертую. Можешь сделать из каждой игру мечты или копилку с золотом. Можешь продать все игры и купить водочный завод. У богатых столько возможностей, что они перестают мечтать, а только планируют. А у меня — да, есть мечта! И то, что она недостижима, делает ее только ценнее!
Ох, куда-то не туда пошел наш флирт…
Дионис уже давно не улыбается, а больше хмурится.
И расстояние между нами все увеличивается.
Глава девятнадцатая. Ариадна пьянеет
Я медленно выдыхаю и наконец делаю последний шаг к стойке. Забираюсь на высокий барный табурет и вцепляюсь в бокал с остатками вина.
Синеглазый медлит несколько секунд прежде чем присоединиться ко мне. Он бросает взгляд на бармена, который обсуждает заказ с парочкой на другом конце стойки, и сам разливает ароматное вино по нашим бокалам. На мгновение его рука касается моей — но это случайность.
Он меня больше не обнимает — и винить кроме себя некого.
— Расскажи мне, — говорит он, легко касаясь своим бокалом моего. Звонкая чистая нота, рожденная от столкновения их тонких ободков, перекрывает даже шум голосов. Она дрожит над толпой хрустальным «ми», звучит долго-долго, почти нереально.
— О чем? — не понимаю я.
— Какая она — игра твоей мечты? У тебя ведь уже есть идеи?
Мы снова говорим по-английски, и я немного завидую той легкости, с которой он переходит с языка на язык. Мне приходится делать усилие, чтобы понять, на каком уместнее ответить.
Говорят, на каждом новом языке человек звучит немного иначе.
Меняется под него, ведет себя по-другому.
Моя русскоязычная личность чуть более легкомысленная, чем англоязычная. Английский — мой деловой язык. Поэтому сейчас мне проще отгородиться прохладным тоном от разбушевавшихся эмоций.
— Часть идей я уже отдала для национального дополнения в нашей игре, — признаюсь я. — Они подходили идеально. Я понимаю, что шансы создать свою игру весьма малы, поэтому я рада, что они будут жить хотя бы так. Но другая часть совсем не подходила.
— Какие не подходили?
Наверное, стоило бы дежурно улыбнуться и ответить что-нибудь вежливое, свернуть этот неловкий разговор. Но терпкое вино уже проникло в мою кровь, закружило голову, заставило забыть об этикете.
Кроме того, терять мне уже нечего. Сам виноват, что спросил.
— Беспросветный мрак, — сообщаю я. — Такая зона, где ты вечно блуждаешь по нескольким совершенно одинаковым локациям, погруженным в темноту. Они связаны друг с другом дверями, и ты никогда не знаешь, что за следующей — продолжение темноты, ловушка или наконец выход. Бесконечная надежда и отчаяние, страх и воодушевление. Уникальные эмоции, если прочувствовать их, а не просто стремиться как можно быстрее выбраться.
— Случайная генерация выходов? — деловито интересуется мой собеседник.
— Не совсем. Всегда есть алгоритм пути, который меняется раз в неделю. Можно нанимать проводников или покупать информацию о тех, кто ищет этот алгоритм сразу после смены.
— Еще?
— Подземелье, где хранится крайне ценная вещь. Но как только ты ее берешь — на тебя начинают нападать статуи, включаться ловушки, появляться монстры. Справиться в одиночку нереально, даже группой сложно. Но фишка в том, что стоит уничтожить эту ценность — ты свободен. Только кроме нее ничего полезного в том подземелье нет. Еще нашествие зимних волков на города, где рождаются игроки маленьких уровней. Если волки убьют всех, кто есть в этой зоне — на сутки мир окутывается метелью и все входы в подземелья замораживаются. Хочешь играть — защищай малышей. Зона, в которой самые сильные заклинания вредят тебе, зато самые бесполезные помогают расправиться с врагами. Забытые герои — они рассказывают тебе легенды о своих подвигах и нападают. В рассказе — подсказка, как их победить, каждый раз разная.
Я воодушевляюсь все больше и больше. Мне самой хочется рассказать обо всех идеях, что давно лежат в ожидании того фантастического дня, когда их можно будет воплотить.
В горле пересыхает, и я отпиваю еще вина — но мой бокал не пустеет. Кто-то наполняет его раз за разом.
— Но это лишь осколки идей. Для игры нужна цельная концепция, — говорит этот кто-то, смачивая свои сочные губы в темном вине. — Есть что-то, что объединяет это все?
— Есть! — подпрыгиваю я на табурете. — Лабиринт! Отражение тебя самого — все испытания подбираются индивидуально. Нужно попасть в середину и познать свою главную слабость.
— Слишком сложно, — смуглая ладонь отметает мою мысль.
— Я знаю! Но представь, если прохождение этого лабиринта дает тебе возможность создать кастомизированного героя, повторить которого невозможно? Может быть, невероятно сильного!
— Представляю. Еще представляю, что уже через неделю опытные игроки вычислят все твои алгоритмы и напишут гайды, как получить оверсильного персонажа.
— Добавить больше рандома! Пусть зависит от времени суток, букв в имени, сказанных вслух слов!
— Дорого! — снова отметает идею человек, в котором сейчас воплотилась для меня вся индустрия.
— Да! Дорого, сложно и непонятно зачем! — соглашаюсь я. — На эти деньги можно сделать что-то попроще, что привлечет людей, которые заходят в игру после работы расслабиться, а не убиваться о мой беспросветный мрак. К тому же они больше всех платят.
— Верно. Ты хорошо понимаешь индустрию.
От его похвалы мне почему-то становится очень тепло, хотя этот уровень «понимания» — самый элементарный.
— Понимаю! Но не могу смириться. Это не про деньги, не про рынок. Конечно, выбор очевиден. Но хочется-то создать нечто уникальное, чего раньше не было, а не вписывать к каждому квесту список референсов: «Давайте тут скопируем механику у Близзард».
Я хватаюсь за ножку бокала и допиваю последний глоток темного вина. Облизываю губы, бросая взгляд на бутылку — но она пуста.
Темноволосый бог поднимает ее, качает из стороны в сторону и цокает языком.
— Понравилось вино? — спрашивает он.
— Очень хорошее, — признаюсь я.
— Тогда пошли ко мне, у меня есть еще.
Бросаю на него удивленный взгляд.
Синие глаза смотрят на меня совершенно спокойно. Это не похоже на стандартный прием соблазнения: «Давай поднимемся в мой номер». Просто… нам надо продолжить разговор. И непременно под это прекрасное вино.
