С любовью, сволочь (СИ) - Татьяна Рябинина
— Неправда. Серьгу носили моряки. Чтобы при кораблекрушении, если труп выбросит на берег, можно было серьгу снять, продать и на эти деньги похоронить. А еще на Руси серьгу носил единственный сын в семье. Чтобы в армию не забрали.
— Хватит умничать. Сними немедленно!
— Не могу, Андрей Ильич. Мне ее доктор прописал. От диатеза.
— Что за парни пошли? Как бабы! — Коротан завелся еще сильнее. — Красятся, мажутся, серьги носят. Ты еще в нос вдень. Или в губу. Или еще в какое место.
— Причем здесь бабы? — я пожал плечами. — Некоторые мужчины каблуки носят — и ничего.
Только что все веселились, и вдруг всё стихло, как перед грозой. Коротан побагровел.
— Выйди вон! — гаркнул он. — И без родителей не являйся.
— Значит, придется не являться, — я бросил в сумку тетрадь и ручку. — Мать на съемках. Далеко. И раньше майских не вернется.
— А отец?
— Еще дальше. И вообще не приедет.
Он с семьей уже два года как перебрался на ПМЖ в Испанию. Приезжал несколько раз в год по делам, но уж точно не для того, чтобы пообщаться с моими учителями.
— С кем ты живешь? — не сдавался Коротан.
— С сестрой.
— Пусть она придет.
— Извините, Андрей Ильич, но она не придет, — я пошел к выходу.
— Почему?
— Просто потому что не придет.
Уже открыв дверь, я посмотрел на последнюю парту в среднем ряду. Машка сидела, опустив глаза, и кусала губы, как будто вот-вот расплачется.
Глава 9
Глава 9
Маша
Врачиха в поликлинике, выписывая меня в школу, поинтересовалась мимоходом, откуда синяк на скуле. Он уже пожелтел, но все-таки был заметен.
Прямо язык зачесался сказать, что мать отоварила. Или нет, еще лучше — отчим. Но кому бы я сделала лучше? Вот именно, никому. Только хуже. И в первую очередь себе. Хотела сказать, что упала, но это показалось слишком уж пошлым.
— Мячом на физкультуре попали, — я вспомнила, как мы играли в пионербол. — Тяжелым.
— Осторожнее надо быть, — врачиха поцокала языком.
Осторожнее…
Я шла домой и думала об этом. О том, что моя жизнь превратилась в минное поле. Один неверный шаг, и… С того самого дня, когда мать ходила в школу, а я заболела, в доме повисло тяжелое, плотное напряжение. Оно давило, роняя искры. Виталик больше со мной не разговаривал. Да и мать тоже. И за одним столом мы больше не ели, даже когда я поправилась. Сначала садились они, потом, когда уходили с кухни, туда пробиралась я. Накладывала на тарелку и несла к себе в комнату.
Любить мать я перестала уже давно. Наверно, классе в третьем. Или в четвертом? В общем, когда она вышла замуж за Виталика и он поселился у нас. Но в последнее время нелюбовь стала превращаться совсем в другое чувство. Эта ненависть не была острой и горячей, как к Виталику или к Мирскому. Какая-то вялая, липкая, с примесью брезгливой жалости и недоумения.
Как можно быть вот такой⁈ Променять своего ребенка на мужика, да еще и зависеть от него? Хотя у них неизвестно, кто за кого больше цеплялся. Какой-то дурной симбиоз двух паразитов.
А еще я стала зачеркивать дни на календаре. Обвела красным фломастером двадцатое июня — выпускной. По вечерам ставила жирный крест на прошедшем дне и считала, сколько осталось.
Двадцать первого я от них уйду. И никто не сможет остановить. Никто! Даже если поселюсь в подвале с бомжами.
Каникулы закончились. Первого апреля в школу — хорошая шуточка. А я еще умудрилась проспать. Собиралась, торопилась, на ходу перехватила бутерброд. В класс влетела перед самым звонком, обогнав в коридоре физика. И едва не споткнулась на пороге, бросив взгляд на предпоследнюю парту в среднем ряду.
Боже, что это⁈
Мирский выглядел настолько нелепо, что я с трудом удержалась от того, чтобы не заржать. Майка с оскаленным черепом под пиджаком, волосы покрашены под Бибера и торчат во все стороны, как иглы у дикобраза. А когда проходила мимо, заметила еще и кольцо в ухе.
Ну и дебил!
Коротан тоже впечатлился и завелся с пол-оборота. А когда Коротан заводился, остановиться уже не мог, это мы хорошо знали. А уж если, не дай бог, хоть намеком зацепить его рост… Что Мирский и сделал, ляпнув про каблуки, которые носят некоторые мужики.
Сэ сэ зэ бэ. Сам себе злобный Буратино. Дураков не сеют и не жнут.
Но когда Коротан потребовал в школу его родителей и Мирский заявил, что некому, потому что все далеко, а сестра, с которой он, как выяснилось, живет, просто не придет, что-то вдруг случилось. Кольнуло так остро и больно.
Бли-и-ин, и ты, оказывается никому на свете не нужен! Лезешь вон из кожи, лишь бы кто-то на тебя посмотрел, заметил. Изображаешь крутого перца, а сам… такой же несчастный и одинокий, как я. Мы с тобой одной крови, Маугли, да?
— Ты чего, Маш? — пихнула меня в бок Криська.
— Не знаю, — я слизнула кровь с прикушенной губы. — Жалко его стало.
— Кого? — она вытаращила глаза. — Коротана?
— Почему Коротана? Мирского. Пыжится, строит из себя, а сам никому не нужен. Ни родителям, ни сестре. Ты знала, что у него сестра есть? Старшая, наверно, раз с ней живет?
— Где-то медведь сдох, — фыркнула Криська. — Маликова пожалела Мирского! Ты так в него еще и влюбишься часом.
— Не, не ревнуй, — я погладила ее по руке. — Это анрил.
— Я тоже не знала, что у него сестра есть. Да про него вообще никто ничего толком не знает. Кроме того, что родители крутые и что он в компах и прогах сечет. И что его из гимназии за карты выперли. Даже Лидка, хотя она все на свете знает.
— Что Лидка? — повернулась к нам Агафонова, сощурившись подозрительно.
— Говорят, Лидка все знает, — сладко улыбнулась я. — Ты знала, что Мирский с сестрой живет?
— Нет, — буркнула она. — А чего тебе Мирский? Ты же его терпеть не можешь?
— Просто интересно стало. Одно другому не мешает.
— Что там за совещание сзади? — гаркнул Коротан. — Кто-то к доске хочет, знаниями поделиться?
Лидка отвернулась, а мы с Криськой
