С любовью, сволочь (СИ) - Татьяна Рябинина
Группа класса. Страница MarMal. Личка.
«Привет. Как ты?»
Отправил — и испугался. Еще не поздно было удалить.
Нет. Уже поздно: появились голубые галочки.
Прочитала…
И все. Никакого шевеления. Тишина. Мертвая.
Я сидел и смотрел на эти три слова, сжав кулаки. Смотрел — и не знал, чего хочу. Чтобы ответила? Чтобы притворилась, будто не заметила? Или не поняла, кто это ей написал? Ну да, ну да, Сева Мирский — это же самые распространенные на свете имя и фамилия, таких по десятку на квадратный сантиметр.
Ну и хрен с тобой, каракатица!
Все, проехали, забыли.
«Привет».
Я дернулся от звука сообщения так, что перевернул кружку. Чай полился со стола на штаны. Хорошо хоть телефон успел убрать.
«Еще болею. Но уже лучше».
«Поппарвл… — пальцы дрожали и не попадали на нужные буквы. — Поправляйся, Маша».
«Спасибо. После каникул приду» — и смайлик.
Я хотел написать еще что-нибудь, но так и не придумал что. Вместо этого двадцать раз перечитал весь этот коротенький диалог. Пятнадцать слов. И смайлик.
Придет после каникул. Через три дня. Это, конечно, если сразу же после каникул, в первый же день.
И что?
Я понятия не имел. Придет — и хорошо.
Это была маленькая уступка тому упрямому и злому, который сидел у меня внутри. Одному из целой кодлы Севок. Каждый из них хотел чего-то своего, и между собой они договориться никак не могли.
Я вынужден был признать, что хочу ее увидеть. Ну да, все равно она меня бесит. Но…
Просто увидеть. Больше ничего. Ну, может, чтобы она на меня посмотрела. Улыбнулась? Да нет, с чего ей вдруг мне улыбаться. Просто пусть посмотрит. Только не со злостью, как обычно.
А из глубины, из самой глубокой глубины, поднималось совсем другое. Шептало вкрадчиво, подкидывало картинки на мысленный экран. Как будто я не убрал тогда руку сразу, а потянул молнию на ее юбке, на боку. И юбка эта сползла с нее, как кожура с банана. И…
Стиснув зубы, сжав кулаки, зажмурившись, я поддавался этому наваждению — жгучему, горячему, невыносимому.
Машка…
Маша…
Глава 8
Глава 8
Маша
Утром я вполне ожидаемо не смогла встать. Температура лупила под сорок, кашлем разрывало в лохмотья. Мать испугалась, осталась дома и вызвала врача. Пришла тетка из поликлиники, послушала меня, заглянула в глотку — я словно наблюдала со стороны, откуда-то из угла комнаты, куда все звуки доносились как через слой ваты.
— Скорую вызывайте, — сказала врачиха и начала что-то писать на бланке. — Похоже на двустороннюю пневмонию. В больницу надо.
Мать испугалась еще сильнее. Но скорая пневмонии не нашла, только какой-то особо злостный бронхит, в больницу забирать не стали. На третий день температура пошла вниз, и мне стало полегче. Я даже ползала до туалета по стеночке самостоятельно. И до кухни, потому что мать вышла на работу, кормить меня было некому. Впрочем, есть особо и не хотелось. Пила чай, морс, разогревала в микроволновке бульон.
Забегала Криська, сидела, рассказывала новости.
— Кстати, Мирский о тебе спрашивал, — сказала с каким-то мазохистским надрывом, глядя под ноги.
— Мирский? — удивилась я. — Да ладно!
— Да вот, — вздохнула она. — Ну не то чтобы прямо уж интересовался. Когда ты не пришла, повернулся и спросил, где ты. Я сказала, что заболела.
— И все? — хмыкнула я.
— И все, — Криська пожала плечами и начала рассказывать, как Кеший пытался на уроке фотографировать Марго на телефон, а та его спалила.
Странно, но эта новость, про Мирского, ожидаемого раздражения у меня не вызвала. Даже… вроде, приятно стало? Я прислушивалась к себе, пытаясь разобраться, что чувствую, но так и не поняла. А вот Криську было жаль. Оставалось лишь надеяться, что через три месяца все закончится. Поступит, дай бог, в институт, встретит, может быть, кого-то еще.
О разговоре с Марго мать не сказала ни слова, а спрашивать я не хотела. Как говорят, не тронь лихо, пока спит тихо. Правда, в тот вечер я слышала, как они с Виталиком ругались, хотя вряд ли по этому поводу. Я все так же закрывалась на задвижку, но выходить из комнаты все равно приходилось. Каждый раз прислушивалась, сначала выглядывала, чтобы не столкнуться с ним случайно. Однако, к моему большому удивлению и радости, за эти дни не увидела его ни разу — он почти безвылазно сидел в их комнате. Видимо, тоже прислушивался и выходил, только когда я была у себя.
Неужто получил от маменьки нагоняй? Может, даже пригрозила, что выгонит? Ну а что? Квартира ее, работает она. А этот паразит удобно устроился на всем готовом. Как червяк в яблоке.
Я никак не могла понять, что мать вообще в нем нашла. Ну да, смазливый, холеный, ухоженный — за ее счет. Но такой наглый, ленивый. Или, может, в постели так хорош? Они были ровесниками, обоим по сорок. Но Виталя выглядел от силы на тридцать пять, а мать наоборот — старше своего возраста.
Начались каникулы. Я все еще лежала в постели, принимала кучу лекарств, много спала. Когда просыпалась, просматривала пропущенное по учебе, но голова все еще была тяжелой, ничего в ней толком не оседало. К счастью, мы больше повторяли старое и готовились к экзаменам. По вечерам болтала в Контактике с Криськой и другими нашими девчонками.
«Видела фотки в нашей группе классной? — спросила как-то Криська. — Катя выложила старые, второй-третий класс. Прикольно. И мы с тобой тоже есть».
В группу я заходила редко. Вел ее Печерников, а его шуток-самосмеек мне хватало и в реале. Но фотки решила посмотреть. И к одной даже комментарий написала. А следующим вечером в личку вдруг упало сообщение от Мирского.
Чего⁈
Я тупо смотрела на синюю единичку рядом с ником Сева Мирский и все никак не могла открыть.
Сева! Ты бы еще Севочкой назвался. Как Лидка — Лидочка Агафонова.
Наконец все-таки кликнула, чтобы развернуть.
«Привет. Как ты?»
Всего три слова, но я перечитала их, наверно, раз пять.
Вспомнила, как он тогда на крыльце пытался извиниться. А еще как подхватил меня, когда чуть не упала. И как улыбался, глядя на кошку с котятами. И слова Криськи о том, что он спрашивал
