Селянин - Altupi
— Я, по-твоему, в трусах к Егору побегу?
Мать не ответила на его саркастическую реплику, распахнула дверь до конца. На её лице отражалось мнение, что сынок как раз способен убежать к любовнику в трусах — чтобы быстрее раздеваться перед развратом было.
— Иди, — сказала она, пропустив сына в прихожую, — на столе накрыто.
Кирилл побежал туда. Всё-таки проголодался он как волк в морозную зиму. На столе на его любимом месте дымилась большая тарелка плова, рис получился рассыпчатым, мясо щедро лежало большими кусками. В придачу шли соленые корнишоны и свежие помидоры. Отличный завтрак перед дальней дорогой. Кирилл упал на стул и накинулся на еду.
Почти не жевал, торопился. До тех пор пока мать не встала у него над душой. Она облокотилась о стену рядом со столом и смотрела. Назидательно смотрела, с укором. Как бы говоря: «Мы для тебя из кожи вон лезем, а ты?» Кириллу было насрать, но бдящая мать мешала. Он заставлял себя притворяться, быть обычным.
— Ма, что смотришь? Садись тоже ешь.
— Сейчас.
Это «сейчас» тянулось очень долго, а Кириллу была дорога каждая минута. Ему и так пришлось есть медленнее, чтобы не заподозрили. Наконец, мать взяла из шкафа тарелку, насыпала в неё горку плова и села за стол. Кирилл быстро умял последнее, вылизал отдельные рисинки и кинул вилку на стол. Она приземлилась с громким металлическим звоном.
— Наелся! Спасибо, мам! Теперь в туалет схожу, посижу, можно?
На его «можно?» она сжала губы, взглядом упрекая в клоунских выходках. Кириллу того и требовалось. Он выскочил из-за стола и нарочито расслабленно, да живот и вправду был набит под завязку, направился в прихожую. В туалет он вошёл, громко хлопнув дверью, помочился, не утруждая себя присесть, а вышел оттуда на цыпочках, контролируя угол открывания двери, чтобы она не скрипнула и даже не вздохнула. Затем осторожно, на носочках, вдоль стены прошёл до кладовки, благо, она находилась рядом с туалетом. Это была маленькая, тёмная комната площадью в два квадратных метра. В ней хранилось всякое барахло, в том числе толстая веревка или тонкий канат. Года три назад отец что-то перевозил на дачу в прицепе, покупал, чтобы закрепить, а потом рачительно смотал и притащил домой.
Кирилл нечасто заглядывал в кладовку, но моток крученого, толщиной в большой палец каната увидел сразу. Он висел справа на крючке. Калякин снял его, удивляясь тяжести, и быстро сунул под футболку, как будто мог этим скрыть. Моток выпирал со всех сторон, топорщил ткань.
Закрыв кладовку, Кирилл совсем впопыхах, но осторожно, добрался до полки с обувью перед входной дверью, схватил кроссовки и ринулся к спальне. Казалось, топот его босых пяток слышен за три квартала, но это было не так — он ступал мягко, на цыпочках. Пробегая мимо туалета, он вспомнил, что должен хлопнуть дверью, типа только вылез оттуда, отсидев задницу до кровавых волдырей. Однако он сначала забежал в спальню, сбросил груз в платяной шкаф, прикрыл, а потом вернулся и проделал обещанный фокус. Пот катился градом. Подмышки взмокли, подбородок из-за отросшей щетины чесался.
— Мам, я всё! Закрывай! — вытягивая шею, закричал он.
— Не буду, наверно, — крикнула в ответ мать. — Передумала. Просто пообещай вести себя хорошо и никуда не уходить, даже к друзьям.
Ого! Это всё меняло. Нет, не меняло — надо выиграть время, через которое его начнут искать.
— Нет уж, закрывай. Наказан так наказан. Закрывай, не надо делать мне одолжений.
По полу заскрежетали ножки отодвигаемого стула, и скоро мать вышла из кухни. Кирилл сам прикрыл дверь спальни, облегчая ей задачу. Спустя короткое время ключ повернулся в замке. Просто отлично. Кирилл выдохнул, но ему предстояло самое трудное. Подвиг во имя любви. Да, он сумасшедший — свихнулся от безумной страсти к деревенскому пидору. О да.
Кирилл усмехнулся и начал приготовления. Руки тряслись, он делал всё судорожно. Вытащил из шкафа моток, развязал, разложил по полу и кровати, прикидывая длину — метров семь. А до земли, если брать в среднем три метра на этаж, девять метров, да ещё половина. Итого десять-одиннадцать. Блять.
Но думать особо долго не приходилось. Кирилл скинул с кровати одеяло и плед, вытянул, сдвигая подушки, простыню, скатал её по диагонали в жгут, завязал на одном конце узел — вот ещё почти три метра, а там спрыгнуть можно. Рисково, зато какой адреналин! Егор оценит, на что ради него люди идут!
Связав канат и простыню, Кирилл поискал, на чём проверить прочность узла, но не нашёл. Поэтому отложил и приступил к следующему этапу. Надел носки, джинсы — в них было много карманов — и футболку, тщательно заправив её под ремень. Потом запихал за пазуху коробку с мобильным и, прикинув, как будет спускаться, передвинул за спину. Коробка мешалась, втыкалась острыми углами, но по сравнению с настоящими сложностями, эти неудобства были ерундой. Дальше Кирилл вынул из тайника деньги, пересчитал и рассовал по карманам: в один — три тысячи на мелкие расходы, в другой — оставшиеся двадцать восемь тысяч.
Последним этапом он обул кроссовки и закрепил конец каната на радиаторе отопления. Узлы выглядели крепкими и надёжными, но мандраж всё же бил. Труба, например, могла оторваться или вся батарея из биметалла. Вылететь за ним в окно, догнать и стукнуть по дурной макушке. Ещё до того, как он превратится в мясную лепёшку на асфальте. Всякое может случиться, но он хотя бы умрёт с честью, не посрамив свои чувства.
Кирилл перекрестился, вспоминая крестик на шее Егора, открыл окно и перекинул в него канат с простынёй. Глянул вниз — хватало до окна первого этажа. Теперь бы кто из соседей не обрезал веревку, как в мультике «Ну, погоди!» Или кто-нибудь из гуляющих во дворе жильцов не вызвал копов, а заодно и «дурку».
Кирилл ещё раз перекрестился, проверил засунутую под футболку коробочку и влез коленями на нагретый солнцем подоконник, снова глянул вниз, сглотнул — высоко, страшно, надо было сто граммов махануть или упаковку валерьянки. И тут завопил не проявлявший себя три дня внутренний голос: «Идиот, расшибёшься нахуй! Одумайся, выйди через дверь! Приключения? Ради любви? Ты ненормальный! Не делай этого! Ты трус! Будь трусом, не геройствуй!»
Вопли в голове придали решимости. Кирилл, высунув язык, подполз коленями к краю подоконника, свесил ступни и голени наружу. Тонкий выступ рамы больно впечатывался
