Селянин - Altupi
Яркое солнечное утро шумело под окном моторами машин, пиликаньем домофона, разномастными голосами. Кто-то выбивал ковёр, а кто-то посадил ребёнка на скрипучие блядские качели! За дверью по прихожей ходили — от ванной к кухне, от кухни к спальне.
Егор пережил эту ночь без него — вот что случилось. Ночь, в которую они должны были заниматься любовью, а вместо этого снова ни звонка, ни сообщения. Егор, естественно, не будет плакать, не будет распускать сопли и раскисать — он не такой, он гордый, ему просто некогда страдать ерундой. Он приклеит на сердце новый пластырь, отведет корову на луг и займётся картошкой. Сорок соток в одиночку, с одноруким Андреем, потому что иного выхода нет. Как к нему уехать?!
Кирилл метнулся к окну. Путаясь в шторе, пролез внутрь, высунулся, осмотрел стену, будто собираясь спускаться по ней вниз. Только ни карниза, ни пожарной лестницы, и до ближайшего балкона, и то соседского, метра три.
Природа постепенно брала своё. Утреннего стояка не устроила, но отлить захотелось невтерпёж. Он второпях закрыл окно, вылез из-под сбившейся к середине карниза шторы и побежал к двери, заколотил в неё.
— Эй! Выпустите! Я в туалет хочу! Не могу терпеть уже! Ма! Откройте, блять! Заебали! — последние маты Кирилл ворчал себе под нос и перестал бить по двери кулаками, потому что услышал материно «иду», предположительно раздавшееся с кухни. Когда дверь открылась, он хотел закричать: «Вы что, совсем охуели?» и со злости стукнуть кулаком по стене, качать права, но мочевой пузырь прихватило так, что и на злобный взгляд сил не осталось. Пулей прошмыгнул в туалет и засел там, а в это время охрана удвоилась, к матери присоединился отец. Он стоял спиной к зеркалу, ещё в не застёгнутой рубашке, и изображал инквизитора.
Кирилл отвернулся и гордо прошествовал в служившую темницей спальню.
— Кирилл! — окликнул не потерпевший его игнора отец.
— Что? — огрызнулся тот, остановился, перешагнув порог, но не повернул головы.
— Позвонишь и извинишься перед Мамоновым.
На ум сразу пришло съязвить, что телефона нет, однако это означало бы начало диалога, а вести переговоры с инквизиторами Кирилл не собирался. Он взял пример с Егора и просто оставил рот закрытым, тем более разговор явно одним условием освобождения не ограничивался.
— Обещай, что забудешь об этом мальчике раз и навсегда, — закончил отец. Зашипеть бы ему сейчас в рожу! Высказать всё, что о нём думает! Но в своей последовавшей реакции Кирилл не узнал себя.
— Нет, — сказал он коротко и ясно, самым твёрдым голосом, на который был способен в рассерженно-расстроенном состоянии, и, развернувшись, закрыл дверь. Не сомневался, что до родителей дойдёт его посыл — Егор для него дороже освобождения из-под домашнего ареста и всех денег, которые могли посыпаться в случае согласия и покаяния.
Кирилл больше часа лежал на кровати, лелеял свою гордость и терпел голод. Кондиционер не включал, хотя в комнате с каждой минутой становилось жарче и жарче — так он наказывал себя за страдания, которые сейчас, несомненно, испытывал Егор. Ругал себя, что не притворился согласным на все условия, ведь потом можно было легко сбежать под самым безобидным предлогом - сходить в магазин за сигаретами. Нет, всё-таки влияние Егора с его небывалой правильностью оказывало пагубное влияние. Врать ведь удобно. Соврал — и едешь с ветерком в деревню на своей тачке. Заупрямился и правду сказал — лежи теперь на кровати под замком и кусай локти. Даже часов нет. Даже книжек! Заняться нечем, только думать, думать и думать.
Время Кирилл определил по уходу отца — примерно девять часов. Интересно, Егор сегодня поедет молоко продавать или сразу на картошку? Во сколько приедет трактор, и как вспашка будет происходить? Управятся ли братья за день?
Мысли нервировали Кирилла: он обещал приехать, помочь!
Он вскочил с кровати, зашагал, запустив пальцы в волосы, вокруг неё. Надо что-то делать! Надо! Нельзя подвести Егора!
Кирилл метался, натыкаясь на углы кровати. Валявшуюся на полу одежду ногой подбросил в воздух и пнул, она разлетелась ещё большим радиусом. Всё раздражало. Он рванул штору, срывая её с крючков, заглянул, прислонив нос к стеклу, в окно — вчерашних пацанов не было, лавку, на которой они вчера тусовались, облюбовали коты. Невезуха. Непруха. Мозг взрывался. Кирилл чуть не драл на себе кожу, чтобы заглушить щемящий зуд беспокойства.
Он сел на кровать и раскрыл коробку с новым смартфоном, воткнул зарядку в сеть, включил. Пока шла загрузка, молился, чтобы свершилось чудо и можно было позвонить. Чудо свершилось, позвонить было можно, только на номера экстренных служб. Пожарных, что ли, вызвать, пусть подкатят лестницу и вытащат его отсюда.
Кирилл сходил с ума. Несмотря на это, он аккуратно выключил смартфон и бережно упаковал, как было. Подарок — всё, что связывало сейчас с Егором. Фотографии достались отцу.
Кирилл отложил коробку на тумбочку и подошёл к двери, готовый выгрызать свободу зубами. Постучал кулаком, чтобы точно услышали.
— Ма! Ма!
Через несколько секунд она спросила с другой стороны:
— Что? Есть хочешь? Пять минут подожди.
Есть он хотел, очень. Желудок скручивало. Это был повод выйти.
— Да, мам, хочу.
— Сейчас принесу.
— А может, выпустишь меня? Я на кухне поем, как человек? — спросил, хотя обычно он предпочитал есть на кровати перед ноутом. — Может, хватит уже надо мной издеваться? Открой дверь.
— Кирилл… — мать замялась. — Отец не хочет тебя выпускать. Боится, ты опять что-нибудь выкинешь. Ему очень стыдно за тебя вчера было перед Мамоновым.
— Ну, мам… — Кирилл притворялся. — Ну, сколько мне это припоминать будете? Ну, хочешь, я поем, в сортир схожу и опять в спальне засяду? Телефон только отдай и ноутбук, а то скучно.
— Нет, не отдам. Я с отцом согласна — ты опять начнёшь звонить тому парню. Нет, Кирилл.
Кирилл, оскалив сжатые зубы, состроил свирепую рожу. Ненавидел всех.
— Хорошо, не отдавай. Просто выпусти поесть. Я не сбегу. Просто скучно, на стенку уже лезу. И жрать хочу.
Он уже придумал, как выбраться из дома. Плевать, что опасно, зато какое-то время его не хватятся. Но сначала нужно было незаметно пробраться в кладовку.
— Ладно, — после раздумий ответила мать и исчезла. Скоро, правда, в замочной скважине зашуршало, и
