Инсинуации - Варвара Оськина
Всё это невообразимо бесило, потому что в каждом жесте и сказанном Джеральдом слове она читала весь спектр отвратительной трепетной нежности и мерзейшей тревоги. И заправляя за уши непривычно короткие пряди, Элис видела, как дрожали его жуткие пальцы, прежде чем сжаться в кулак. Профессор не задерживал после занятий, не пытался заговорить, не звонил, не писал и даже, похоже, не дышал. Всё, что он мог позволить себе – это смотреть. И он исследовал Элис взглядом, вслушивался в голос, отмечал малейший вздох и ждал, молил, просил глазами разрешения хотя бы узнать, как идут её дела. Но, нет. Всем известно, что Джеральд Риверс любил только себя и заботился лишь о себе.
Однако никакие размышления о раскаянии, в котором варился Риверс, не могли пересилить состояние полнейшей загнанности. Элис не выдерживала. Спотыкаясь на каждом шагу, она переползала из аудитории в аудиторию, навёрстывала пропущенное и чувствовала накатывающее отчаяние. Кажется, у неё совсем не осталось сил, не помогло даже увольнение из «Вальхаллы». Клаус тревожно оглядывал её каждый четверг, но благодаря Курту упорно молчал. Эл уставала, постоянно хотела спать и никак не могла втянуться в привычный рабочий ритм учёбы и подготовки к экзаменам.
Казалось, Элис поработило лекарственное отупение, хотя ей давно перестали давать релаксанты и остальной коктейль смертельно облажавшегося сердечника. Изо дня в день она шла в университет или лабораторию, мечтая как можно скорее вернуться домой и лежать, лежать, лежать. Заманчиво и невозможно. Курсовые сами себя не сдадут, а диплом – не защитит. Так что Элис сжимала зубы и двигалась дальше, даря милые улыбки больше похожие на оскалы пираньи.
Настолько тяжело ещё никогда не было, а изматывающие тренировки лишали последних сил. Пробегая разминочный круг на стадионе Стейнбреннера, Элис, может, и хотела бы бросить это глупое дело, но чаша терпения Джо переполнилась. Он причитал, угрожал, ныл и гундел в режиме нон-стоп, требуя выполнения рекомендаций доктора Пайпера. Ему вторил Клаус, который категорично настаивал, чтобы у Элис была охрана. А потому бедняге Курту пришлось исхитриться и сыскать одно виртуозное решение для двух проблем сразу. Так в её жизни появился Боб. Просто Боб.
Она предпочитала не задумываться, чем именно занимался у Ланге бывший профессиональный боксёр. И не тешила себя надеждами, что тот плёл пацифистские фенечки из конопляных нитей. Разве что в качестве удавки. Но дело своё знал. Элис быстро забыла, какая бывает жизнь без боли в натруженных мышцах. А Боба – абсолютно квадратного с какой стороны ни взгляни – совершенно не интересовало, идёт ли на улице дождь, снег, атаковала ли Бостон пустыня или случился Всемирный Потоп. Ровно в половину шестого он стоял в центре поля, скрестив баобабоподобные руки на своей широченной груди. Он ждал, пока дрожавшая от утренней сырости Эл исполнит растяжку. Ждал, пока она пробежит положенный круг. Ждал, пока её тщедушное тело тащилось до накачанного величества. И только после этого Боб приступал к экзекуциям. Прыжки с бегом, бег с прыжками, штанги, гантели, элементы бокса… О, дипломированный спортсмен знал множество способов размазать Элис по резиновому покрытию. Он же сопровождал Элис на все занятия, смиренно ожидая их окончания в коридоре. И даже в библиотеке, почитывая одним глазом томик Сэлинджера, постоянно держал подопечную в зоне видимости. Этим он до икоты пугал тихих ботаников.
Единственным местом, куда не мог проникнуть личный телохранитель, оставалась закрытая лаборатория биоинженерии. Оплот тишины и спокойствия в мире гвалта и предзащитной истерии. После ухода школьников Элис запиралась в ней каждую субботу и просиживала до поздней ночи. Для всех она писала диплом. На самом деле – наслаждалась тишиной, одиночеством, отличной музыкой и тайком пронесённой вредной едой. Иногда к ней присоединялась Генриетта, с которой они могли распить по бутылочке бескофеиновой колы и посплетничать о Курте. Так что хотя бы раз в неделю у неё была обычная девчачья жизнь с самыми нормальными хлопотами. Никаких Риверсов, Хиггинсов и прочих очень сложных мужчин, преисполненных великой скорби или вселенских заговоров. Достали. И всё шло своим чередом до первой недели мая, когда, наплевав на уговоры и очевидные доказательства занятости, Кёлль вытащила подругу под жаркое солнце.
***Пожалуй, последний месяц весны был единственным временем, когда Элис искренне любила Бостон. С конца апреля, как только сходил снег, а иногда прямо под крупными белыми хлопьями в городе расцветали магнолии и прекрасные вишни. Они разукрашивали серые улицы палитрой от кремового до ярко-малинового и прорезали хмарь и непогоду яркими цветами на голых тёмных ветвях. А как только теплело, воздух наполнялся ядовито-сладостным ароматом. Он пробирался сквозь неплотно закрытые окна, влетал в двери магазинчиков и преследовал прохожих вплоть до начала лета, вызывая у особо недалёких любителей цветов дикие мигрени.
В этот майский день подруги прогуливались вдоль Эспланады под опадающими лепестками вишнёвых деревьев, созерцая красоту, словно две приличные японки. Не хватало только кимоно, сабо и белил. Ах, и зонтика, разумеется. Элис молчала и наслаждалась теплом солнца, Генриетта что-то обдумывала.
– Как ты справляешься? – наконец выдала Кёлль, вырвав подругу из размышлений о первом в жизни официальном авансе. Тот буквально три дня назад упал на счёт в банке, вызвав у них с Джо танец индейцев племени Наррангасет.
– Приемлемо.
Она наклонилась, чтобы подобрать удобный камушек, а потом запустила его в стаю жирных чаек, которые лениво покачивались на волнах реки. Глазомер Элис изрядно хромал, и пернатые были об этом в курсе, потому что бесстрашно проигнорировали просвистевший над ними стрелковый снаряд. Зато ей достался осуждающий взгляд Боба, который прикармливал флегматичных птиц остатками огромной булки.
– Готова к экзаменам? – Генриетта точно замышляла нечто особенное, но пока успешно делала вид, что находится в полном неведении об успехах мисс Чейн.
– Как можно быть готовым к неизбежному? – Элис страдальчески закатила глаза. – Ты прекрасно знаешь, что я на пределе. Спасибо транквилизаторам, иначе я постоянно бы на кого-то орала или сидела тихо в уголочке, давясь бесконечными слезами. Хочешь знать подробности моей подготовки? Посчитать, сколько долгов осталось? Я, конечно, расскажу… Но зачем тебе это?
Генриетта замялась, словно пыталась подыскать причину, однако так и не смогла.
– Риверс спрашивал, – наконец призналась она со вздохом.
– Как непривычно. Раньше на этом месте обязательно звучала фамилия Хиггинса, – сардонически проговорила Элис, снова подбирая с земли камень. – Какое дело профессору Риверсу до моих проблем? Ах, ну конечно! Запачканная карма мешает спать возле очередной девицы? Или член скривило под тяжестью вины?
– Ты стала очень злой.
– Я всегда такой была, – устало откликнулась Элис, бросая первое в истории человека оружие в тёмные воды реки. – Просто вы только и делали, что придумывали себе свою Элис.
